Что за несправедливость, в самом деле? Я бы понял, если бы отец Бернар упрекнул норманов в жестокости, но в стремлении к роскоши!.. Чья бы корова мычала!
– А как же шелк и серебро на одеждах ваших священнослужителей? – задал я риторический вопрос. – Там хватит серебра и шелка на тысячи таких сапог! И, можешь не сомневаться, кое-что на сапоги и пойдет. На наши сапоги!
Терпеть не могу двойных стандартов!
– Это же совсем другое, – возразил монах, но я не ощутил в его голосе уверенности. – Украшения сии служат величию Господа.
– А изысканная пища, которую кушает настоятель, тоже способствует величию Бога? – осведомился я. – А эта лепешка, которая у тебя в руке? Как сказывается на Величии Господа отсутствие на лепешке гусиного паштета?
– Ты видел на мне украшения? – задал встречный вопрос отец Бернар. – Стало быть, и лепешка без паштета в моей руке – уместна. И кто я таков, чтобы судить о том, что до́лжно, а что нет, если… – Тут он замялся.
– … Если в Ватикане любят и шелк и золотишко! – подхватил я.
Отец Бернар одарил меня пристальным взглядом.
– Ты неплохо осведомлен… для нормана.
– А ты неплохо ездишь верхом – для монаха, – парировал я. – Признайся: было время, когда твоя рука чаще сжимала меч, чем четки?
– Почему ты так думаешь?
Угадал. Что ж, я всегда подозревал, что мой личный миссионер – из бывших шевалье.
Хотя насколько я понял из разговоров моих парижских собутыльников, обычно выходцы из благородного сословия становились не простыми монахами, а членами церковного руководства. И вели при этом жизнь весьма близкую к прежней, светской. И даже роскошнее, потому что бабла у церковников было не в пример больше.
– А думаю я так, потому что сам – воин, – отвечал я. – И могу узнать воина по тому, как он движется. И по тому, как он относится к смерти.
– Наша жизнь – в руках Божьих! – благочестиво произнес отец Бернар.
– Что-то я не заметил подобного смирения у большинства монахов. Оказавшись в руках язычников, они не пытаются их просветить, визжат, как свиньи, вымаливая жизнь. Хотя бы – рабами. Лишь бы не убили.
– Все мы – рабы Божьи. А человек слаб. Даже, если он посвятил себя Богу. Сам апостол Петр…
– Знаю, знаю! Три раза отрекся. А ты? Ты бы – отрекся?
– Ты читал Святое Писание?
– Кое-что. Но ты не ответил.
– Петр поступил так, как было предначертано, – уклонился от ответа монах. – Не должно ему было умереть в ту ночь. А должно – основать Церковь Христову.
– Вот и тому купцу, который привез шелк для моих сапог, не было суждено утонуть, – заметил я. – А мне эти сапоги – носить. Хотя ты прав: почистить их не мешало бы.
– Не хочешь ли принять Святое Крещение, господин Ульф? – в очередной раз предложил отец Бернар.
Я посмотрел в глаза монаху. Долго смотрел, потом спросил:
– Так что насчет меча? Я не ошибся?
– Да, – кивнул монах. – Я был воином. Но понял, что не железо, а благость и добрая воля ведут в чертоги светлые.
– Что ж, – сказал я. – Прости, что помешал тебе попасть в Рай. Но сдается мне: ты еще пригодишься Господу в этом мире.
– Так ты готов креститься?
Я не ответил. Встал и ушел к девочкам. А что я мог сказать? Что я уже был крещен? Или – буду? Ведь до моего крещения – еще тысяча с хвостиком лет. Действительно ли оно сейчас?
Моим размышлениям о Божественном был положен конец. Вернулось начальство: Бьёрн, Хальфдан, Хрёрек. С новостями. И с денежками.
Денежки были – королевские.
Карл заплатил-таки норманам отступное. Семь тысяч фунтов серебром. Весьма скромная сумма, но если вспомнить, что Рагнар разграбил Париж, а его войско на момент торговли на три четверти состояло из небоеспособных дристунов, то – очень даже неплохой кусочек.
Тысячу марок Лотброк отослал Бьёрну, а тот поделил между наиболее достойными. Мне тоже досталась аж целых полфунта королевского серебра.
С паршивой овцы, как говорится…
По-настоящему меня огорчило другое. Старина Рагнар собирался устроить продолжение банкета. Слово «Рим» застряло в его мечтах, как репей – в шерсти бродячей псины.
– И на кой нам этот Рим? – честно спросил я на совете хирда. – Добычи и так столько, что не то что в сундук под румом – в трюм кнорра не влезет!
Ответом мне было несколько удивленное молчание… Которое нарушил Свартхёвди, напомнив присутствующим:
– Братец Ульф по моей сестренке скучает.
Тут же повсюду расцвели довольные ухмылки.
Вот это народу было понятно. А то «слишком много добычи!» Что за абсурдное заявление!
Словом, понимания я обществе не нашел. Разве что – у отца Бернара, который права голоса на нашем тинге уж точно не имел.
Так что я всё понял, заткнулся и молча слушал, как уважаемые люди рассуждают по поводу несметных римских богатств. Их логическая цепочка выглядела так: простые христиане свозят всё лучшее, что у них есть в монастыри. А монастыри, в свою очередь, всё лучшее отправляют главному жрецу Белого Христа. То есть Папе Римскому. Вот там-то и лежат подлинные сокровища.
То, что лето кончается, никого не смущает. Здесь юг. А путь наш лежит еще южнее. Туда, где зимы теплее, чем датская весна.
Проорав часика четыре, воины Хрёрека-ярла единогласно постановили: в Рим с Рагнаром-конунгом плыть.
Вывод: в этом году домой я точно не вернусь.
Теперь предстояло решить менее глобальные вещи. Например, в каком составе плыть в Италию? А также как и где хранить уже добытые ценности, потому что везти их с собой – только место занимать всяким «дешевым» серебром, когда впереди – несметные римские сокровища.
Решили. В поход пойдут три драккара и один кнорр. Четвертый драккар, требующий ремонта, останется здесь. Здесь же останутся все раненые и больные плюс человек двадцать хирдманнов постарше. Их задача: укрепить лагерь, где будут храниться ценности и продукты, кои необходимо накопить ко времени нашего возвращения. Начальником оставшихся назначался Хёдин Морж.
Остальные продолжат поход.
Вот счастье-то привалило морским разбойникам! Круглый год – над бездной вод. Мечты сбываются.
Мне присоединиться к команде Хёдина даже не предложили. Ну да я бы и сам не остался. Одно дело – домой, а совсем другое – с дедушками полгода на острове сидеть. Уж лучше я с братвой в Италию сплаваю.
Надо отдать должное норманам, никто даже не предполагал, что будет – легко. Путешествие вокруг Европы – дело не совсем новое. Хаживали и не единожды. Но море есть море. Тем более – океан. Это сушей из Франции в Италию – практически рукой подать, а соленой дорогой – хрен знает сколько. Сначала – по Аквитанскому морю вдоль французских и леонских берегов. Потом – Атлантика, Испания, вернее, Кордовский Эмират – до Гибралтарского пролива, за которым всё та же Кордова, и дальше, по Средиземному морю – можно вдоль северного берега – мимо южной Франции, а можно – вдоль южного, африканского. Выбор богатый, но по сути: хрен редьки не слаще.
