— Значит, у тебя ничего и не получится. Помешает что-то… Или все равно так или иначе ляжет в общую схему. Все, что могло случиться в прошлом, — уже случилось, и именно так, а не иначе.
— Ясно. Объяснение принимается, — кивнул Воронцов. — А куда в этой штуке лошадь запрягать, потом уточним, — к случаю вспомнил он старый анекдот.
В общем-то, он уже до предела устал от бредовости ситуации, нравственных и технических проблем, парадоксов, которых не бывает, и мучительно-прекрасных глаз своей визави, глядя в которые ему хотелось лишь одного — встретиться и поговорить с ней наяву, без живых и электронных посредников.
Потому и сказал наконец то, что давно собирался, но никак не мог найти подходящего момента в разговоре.
— В общем, хватит, Натали! Сделаем перерыв. Я дух перевести хочу, воздухом подышать, рассеяться и расслабиться. А уж потом контракты подписывать будем.
Отметил, как удивленно приподнялись у Наташи брови, усмехнулся злорадно. Не ждали они от него такого пассажа, определенно не ждали. И закончил фразу:
— А ты пока со своими приятелями посоветуйся, подготовься лучше. Потому что, пока вы мне на два вопроса не ответите, дела не будет. Я и в худшие времена не продавался, сейчас — тем более…
— Опять ты, Дим! Пожалуйста, спрашивай что хочешь. Я готова ответить на любой вопрос сейчас же…
— Сейчас не надо. Куда спешить? Завтра и ответишь. Вопросы у меня простые. Что записано в пресловутой Книге, и какие причины заставили обратиться именно ко мне и ни к кому другому. Вот и все. Только постарайся, чтоб ответы были… убедительные. Хорошо, дорогая?
…Для одного человека и в один день всего случившегося было многовато. Следовало успокоиться и заставить себя как следует подумать.
Воронцов вышел в коридор и прикрыл за собой дверь кабинета, сумев не оглянуться и не посмотреть, что за его спиной делает Наташа. Пусть не рассчитывают на легкую победу, психологи… Воронцова голыми руками не возьмешь. Эксперимент — так для всех эксперимент.
Куда идти — ему было совершенно все равно. Дмитрий уже понял, что ничего сверх того, что ему захотят показать, он не увидит, но, с другой стороны, ему было интересно, как далеко простираются их фантазия и технические возможности. Как если бы он попал в некий супердиснейленд, отданный в его единоличное и полное распоряжение.
Пройдя метров пятьдесят по длинному и узкому переходу без окон, не очень ярко освещенному вычурными хрустально-бронзовыми бра, Воронцов толкнул первую попавшуюся дверь.
За ней оказался небольшой холл с глубокими креслами, медными пепельницами на гибких подставках, видеокомбайном «Сони» в углу и копией (а возможно, и оригиналом) «Бульвара Капуцинов в Париже» на левой стене.
Четыре ступеньки вели в уютный бар. Обтянутые коричневой кожей стены и стойки, сотни всевозможных бутылок на подсвеченных снизу зеркальных полках, четыре двухместных столика и глубокий эркер с абстрактной металлической скульптурой посередине.
Что-то в таком роде Воронцов и рассчитывал увидеть. Исходя из своего настроения и внутренней потребности. Так что удивлен не был. Вот если бы, открыв дверь, он попал на заседание парткома родного пароходства, тогда да…
За стеклами эркера было уже совсем темно. Как-то неожиданно наступила ночь. Ему казалось, что встреча с Наташей продолжалась не так уж долго, а оказывается — полный световой день. Впрочем, он не знает географическую широту Замка и, соответственно, продолжительность дня. Но, судя по ощущению своих довольно точных биологических часов, он решил, что сейчас должно быть около семнадцати по времени Москвы. Проверить не мог, его кварцевый «Дельфин» со вчерашнего дня показывал, по образному выражению старых штурманов, день рождения бабушки.
Он заказал себе рыбно-моллюсковый ужин, взял со стойки бутылку сухого «Сент-Эмильтона» и, возвращаясь к столу, плотно закрыл входную дверь. Так спокойнее. Бесконечное пространство прилегающих коридоров, пустых и тихих, вселяло томительное чувство дискомфорта.
Приступая к разделыванию омара, по приобретенной на ночных вахтах привычке думать вслух, Воронцов вполголоса сказал:
— Надо что-то делать… — Тотчас вспомнил, что наверняка его слушают, и закончил фразу наскоро придуманной бессмыслицей: — Недоваренные ракообразные опасны для здоровья…
Тишину нарушил резкий звук гонга. Подняв глаза, Дмитрий увидел вспыхивающее над окном выдачи блюд алое табло: «Приносим извинения. Замена произведена!» Он не ожидал, что его слова будут восприняты столь буквально.
Новый омар был раза в полтора больше и наверняка соответствовал самым строгим санитарным и кулинарным нормам.
Поужинал Воронцов с аппетитом, не торопясь, под негромкую музыку камерного квартета.
Изображая безмятежное состояние духа, перешел в холл, вставил в приемник видеомагнитофона кассету с названием позабористее, погрузился в пухлые подушки кресла и, сибаритствуя, закурил любезно приготовленную для него невидимыми лакеями десятидюймовую бразильскую сигарету.
Но мозг его работал с бесстрастной четкостью. Время эмоций на сегодня прошло.
Следовало представить все возможные повороты сюжета, которые подготовят ему пришельцы, определить тональность предстоящей с Наташей беседы, заготовить два-три изящных парадокса, которые в трудный момент позволят выиграть время и перехватить инициативу. Проигрывать он не собирался.
Вполне прилично выспавшись за бесконечно длинную ночь в уже обжитом и ставшем привычном номере, Воронцов встретил утро на балконе. Не будь он моряком, перевидевшим всякое, картина здешнего рассвета могла бы вывести его из душевного равновесия.
Слоистые сизо-серые тучи почти касались маслянистых, будто застывших волн. Неподвижный мглистый воздух гасил любые звуки. Близкие кроны деревьев казались аппликациями, наклеенными на театральный задник. Постепенно сиреневая мгла просветлела, подошвы туч подкрасились розовым, четче стала граница, разделяющая море и небо. Где-то там, за тучами, наверное, уже поднималось солнце, но здесь по-прежнему держалась полутьма, словно в кубрике, освещенном лишь синей лампочкой над входом.
Но солнце поднималось все выше, и ярче становился багряный отблеск на тучах. Казалось, вот-вот лучи прорвутся наружу, однако их хватило лишь на то, чтобы последним усилием высветить над горизонтом мрачно-торжественную, густо-красную полосу, а потом она померкла, и все вокруг залил светло-пепельный мертвый свет.
Тучи глухо сомкнулись, и по листьям деревьев, по траве, по выскобленному, как палуба парусника, настилу балкона зашуршал неизбежный дождь.
