Опять тонко прозвенел хрусталь, принимая в себя очередную порцию ликера, и снова оказалось в руках письмо Лазорева — а его просьба о дополнительном финансировании перекочевала в ежедневник князя.
«Что там дальше: надеюсь, без сюрпризов? Подружился с Хатебуром, главным инженером З.И.Г. Ну, это было ожидаемо — два фанатика не могли не найти общего языка. Предложения о сотрудничестве со Швейцарской машиностроительной компанией? Даже и не предложения, а намеки на них? И это тоже ожидаемо, хотя и неприятно. Что же, запомним и отомстим аналогичным образом, хе-хе. А в целом все хорошо — скоро вернусь, не терпится приступить и так далее. А уж как мне не терпится, дорогой мой Аркадий Никитич, получить с Коврова хоть какую-нибудь продукцию! Впрочем, о чем это я — там же скоро начнут массово клепать кинокамеры и кинопроекторы! Ну что же, пусть маленький, но почин».
Все папки и укладки на столе улеглись ровной стопкой; все, кроме тех самых, с непонятными надписями. Открыв первую, Александр бегло пробежался по содержимому взглядом и задумался. Месяца три назад он выбрал время и еще раз навестил славное своими традициями и семейной преемственностью заведение Ганса Хоттингера. Немножко поговорил с управляющим, немножко попил дорогого вина… И немножко открыл два анонимных трастовых фонда, на счета которых сбросил кое-какие деньги и все свои акции иностранных компаний. О чем не знаешь, того нельзя отобрать — не так ли? В «Шаффхаузен Кантональбанке» тоже появился новый именной счет, на который медленно, но очень верно стали «переезжать» все рентные выплаты, принимаемые доселе Русско-Азиатским банком, кроме тех, что имели российское происхождение. Последних же как раз и получалось двести тысяч. В год. Тоже, знаете ли, немало, причем по самым взыскательным меркам, но вместе с тем на фоне некоторых фамилий — ничего особо выдающегося. Те же Юсуповы со своих владений и предприятий получали годовой ренты на полтора миллиона, тратили из нее тысяч семьсот — восемьсот, — и все считали это вполне нормальным. Одновременно завидуя такому достатку всеми фибрами души.
«Недаром к Зинаиде Николаевне принцы да герцоги сватались — красивая, богатая, утонченная… Правда, вдобавок еще и умная, но это, по всей видимости, готовы были терпеть. Так, что-то я отвлекся!»
Вообще, касательно своих капиталов Александр как-то даже неожиданно для самого себя впал в тяжелейшую паранойю, ну вот не верилось ему, что его состояние и заводы не мозолят кому-то жадные глаза, и все тут. Молодые и старые великие князья, разнообразные группировки при дворе, банкиры (кои, как известно, даже во сне ищут дополнительную прибыль), промышленные и аристократические кланы, англичане, французы… В глазах последних двух категорий он вообще давнишний и последовательный «германофил», то есть разорить такого сам бог велел. Тем более потому что он имеет наглость производить станки и прочую высокотехнологичную продукцию, а делиться паями и акциями своих предприятий не желает просто категорически. Про оружие вообще не стоит упоминать — не только производит, а еще и удачно его продает, закрывая тем самым остальным выгодные рынки сбыта. Слишком скрытен, слишком нелюдим, слишком независим… Слишком богат! Всего слишком у князя Агренева.
«Нуте-с, посмотрим на свои последние приобретения. Франция! Пятнадцать процентов компании Мишлен — маловато, конечно. Но если добавить к ним те двадцать пять, что я вполне легально и ни разу не анонимно вытряс с них за свои лицензии, то смотрится очень даже ничего. Придет время — будет кому завод строить в империи по производству автомобильных шин. А то все немцы да немцы кругом, нехорошо… Так, плюс двадцать процентиков акций в компании Эру — алюминий вещь такая, нужна всегда. Швейцария: восемь процентов компании Анри Нестле — вот жмот несчастный, ну прямо как я. Ведь мог бы и больше продать, мог! Но не захотел. А вот Юлиус Магги молодец, не пожалел для меня… четырнадцати процентов. С возможностью последующего наращивания пакета акций — я же говорю, молодец! Ну что же, молочные смеси для младенчиков, сгущенное молоко и сливки, а также быстрорастворимые супы и куриные кубики на перерабатывающих центрах будем делать строго по швейцарской технологии. По ней же будем ваять кое-какую электротехнику — четверть сотни процентов акций компании Браун и Бовери это практически гарантируют. Интересно, а кто такие эти господа? Хм, а отзывы хорошие…»
Вновь булькнула бутылка.
«Что у меня по Америке, вернее по „Кока-Коле“? Ай, маладца Хоттингер, ай, джигит! Вернее, его клерки. Опять-таки пятнадцать процентов акций компании по производству шипучей отравы. Впрочем, пока она вроде ничего так на вкус, но это только пока. Англия! Семнадцать процентов в компании „Ровер“ — вот, теперь в выпускаемых ими велосипедах мне принадлежит как минимум одно колесо. А со временем будут принадлежать оба вместе с рулем и седушкой, а большего мне и не надо, хе-хе, я ведь очень скромный. В химическую промышленность пока залезть не удалось, а жаль».
Вот в оружейную все же получилось, правда, все в тех же САСШ — сэр Элифалет третий Ремингтон сам инициативно вышел на Александра. И предложил опять-таки пятнадцать процентов акций за генлицензию на выпуск пистолетов, «помповушек» и прочей оружейной продукции РОК. Еще к акциям предлагались очень недурственные рентные отчисления, так что недолго думая русский промышленник согласился. А компания Смита и Вессона до сих пор «жевала сопли» и раздумывала. По всей видимости, отчаянно надеясь на чудо. Вроде одномоментного разорения всех конкурентов, причем как в Старом, так и в Новом Свете.
«Ну и маленькая изюминка — пять процентов акций чаеторгового дома Высоцкого, полученные „Трастовым фондом Б“ в обмен на патент. Все эти чайные пакетики из бумаги — треугольнички, подушечки, с веревочками и без, в коробочках и прочей таре. Такая мелочь, а сколько денег стоит — просто удивительно!»
Князь завел руки за голову, сладко потянулся и совсем было собрался зевнуть. Рабочий день закончен, ликера в бутылке — на самом донышке, можно с чистой совестью отправляться домой, в сауну. Под ласковые и умелые руки Натальи… Увы, зевнуть так и не удалось, помешал настойчивый стук.
— Войдите.
В приоткрытую дверь просочился старший охранной смены:
— Александр Яковлевич, к вам фельдъегерь, с пакетом. Пускать? Слушаюсь.
Громыхая начищенными сапожищами по буковому паркету, в освободившийся проем строевым шагом прошествовал старый знакомец. В отменно сидящей форме государственного курьера, с легкой сединой в усах и бакенбардах и тенью улыбки на лице. Как-никак уже больше дюжины раз встречались! И каждый раз «почтальона» закармливали и запаивали всякими вкусностями до состояния полного нестояния, а фельдъегеря — они народ такой, добро и ласку помнят. Кхм. Хоть и находятся круглосуточно на государевой службе, суровые и неподкупные.
