«Интересное дело», – подумал Виктор, глядя на ход совещания. Судя по всему, здесь не стали бороться с привилегиями. Бороться с привилегиями, как таковыми, глупо и бессмысленно, потому что общество без привилегий для элиты – это общество вообще без элиты, а такого за всю историю человечества еще не было. Здесь решили по-иному – привели к балансу привилегии и обременения. Например, можно выбраться в Москву, поближе к телу большого начальства, а вот использовать эту близость для собственного продвижения – это уже фигушки, это надо ехать на периферию, подальше от тела начальства, и там себя показать. И так, видимо, во всем, до мелочей, включая блюда в столовой.
Тут только Виктор вспомнил, что не обратил внимания на фамилию хозяина кабинета на дверной табличке. Из присутствующих в лицо он узнал только коломенского конструктора Лебедянского, который, кстати, неожиданно для Виктора поддержал программу унификации даже в ущерб собственной опытной машине. Чтобы для конструктора пойти поперек своего детища… Надо будет после совещания с ним пообщаться – живая история все-таки.
– У меня вопрос к товарищу Еремину…
«М-да, кажется, я рано расслабился. Кто же этот молодой человек в полосатом галстуке?»
– Машковский Константин Иванович. Вопрос такой: если учесть, что при решении задачи экономической оптимизации сложных систем выполняется принцип динамического равновесия Ле Шателье, то, например, вот этот тип промышленного тепловоза получается лишним. Если конкретно, то да, мы на его конструкции экономим металл, но в эксплуатации, учитывая тенденцию к росту веса обрабатываемых составов, его все равно будут добалластировать, то есть грузить тем же металлом. Насколько учитывался этот принцип при составлении типажа?
«Приплыли. Это что-то новое…»
Виктор мысленно перелистал в голове все вузовские учебники. Про Ле Шателье, французского ученого конца XIX века, в них, конечно, было. Только он был химиком, и его этот самый «принцип динамического равновесия» – это про химические реакции и технологические процессы, что связаны. Неужели они здесь в практическую экономику сумели его перенести? А у нас прошляпили? Или кто-то что-то написал, но не обратили внимания и забыли? Вот тебе и продвинутая личность XXI века. Приехал тут, как прогрессор, учить отсталых предков. Мак Сим Брянского уезда. Нет, надо срочно самому учиться. Хотя бы самообразованием.
– Константин Иванович… Дело в том, что по ряду причин раньше мне не довелось ознакомиться с этим методом оптимизации, надеюсь в ближайшее время восполнить этот пробел в своих знаниях – и тогда смогу дать достаточно полный ответ.
– Пишем в вопросы для рабочей группы…
Сразу после совещания к нему подошел Машковский и отвел в сторону в коридоре:
– Виктор Сергеевич, извините. Вы ведь, наверное, в лагере или осбюро сидели, а я тут с такими вопросами.
– Нет, я, мм… всегда был в вольнонаемном составе. Вы правильно задали вопрос, по делу, просто как-то с этими работами я случайно разминулся. Не подскажете, с чего начать знакомство с ними?
– Пожалуйста. – Машковский вытащил блокнот, написал на нем три названия, вырвал лист и отдал Виктору. – Вот лучше с этого начать, он понятней всего объясняет. Знаете, у нас тоже вот пришло несколько товарищей из лагерей, что за вредительство отсидели, вот сразу и подумалось…
«Какой-то у него вид совершенно непринужденный, – отметил Виктор, – и очень легко про ГУЛАГ рассуждает, без всяких недоговорок и намеков. Даже не как в перестройку, а как объяснить-то… Ну как будто это все абсолютно естественное явление, как для автолюбителя штраф ГИБДД. С такими здесь говорить не опасно? И что по службе должен делать в таких случаях эксперт МГБ? Хотя у него, как у эксперта, профиль весьма специфический».
– Виктор Сергеевич! – отозвал его Осмолов.
Виктор поблагодарил Машковского за… (чуть не сказал – ссылки) за названия работ, попрощался с ним и отошел.
– Рабочая группа, значит, собирается в час. Вы как смотрите на то, чтобы пообедать?
– Только позитивно…
Они шли по диагональному коридору в сторону лифтов. Коридор был без окон, с дверьми по обеим сторонам, и замкнутость пространства разбавляли только высокие потолки и декоративные колонны по стенам.
– Геннадий Николаевич, тут такое дело… Так получилось, что у нас, где я раньше работал, газеты особо некогда читать было, по трансляции в основном служебные сообщения, а приемник или телевизор из-за помех не послушаешь. Вопрос такой: а насколько сейчас можно свободно про лагеря говорить?
– Какие лагеря? Пионерские, военные, исправительные?
– Исправительные.
– Так про исправительные или там про репрессии врагов народа всегда можно было свободно говорить и в газетах писать. А что, на этот счет какое-то новое указание вышло?
– Нет, новых указаний не слышал.
– Насколько помню, всегда все открыто писали. Даже вон дома где-то валяется «Техника – молодежи» старая, вроде последний номер за тридцать шестой, там много статей про заключенных на стройке канала Москва – Волга, как они там работают, про ударников, даже поэма про них была, фотки… Могу поискать, если интересует.
– Спасибо, не стоит, сейчас некогда.
– Там только приукрашивали много. При бытовые условия, про отношения лакировка действительности была. Только сейчас эта тема уже неактуальна: социальной базы для массового саботажа, заговоров и вредительства давно нет, соответственно и необходимость в массовых репрессиях как средстве социальной защиты отпала. А так насчет каких-то запретов ничего не слышал.
Подошел лифт. Они вошли в кабину и мягко провалились вниз сквозь этажи.
«Ну очень интересно, – подумал Виктор. – В эпоху гласности, оказывается, разоблачать будет особо нечего. Ну да, конечно, привирали, лакировали… это можно поругать, но в принципе-то чего-то особо нового уже не скажут. Нет Запретной Темы. Типа – было когда-то, сколько раз уже об этом говорили… А сейчас социальной базы для массовых репрессий нет, так что обыватель может быть спокоен, как слон.
А интересно, у нас база для массовых репрессий есть? Вот если просто подсчитать всех, кто за девяностые и позже нанес обществу вред? Присвоил государственное, «оптимизировал» налоги, взял откат, развалил предприятие, использовал свое положение для перекроя бюджетных или корпоративных финансов в свой карман? Это же сколько у нас за вредительство сажать надо? И как же они будут трястись, чтобы этого не произошло? А ведь трусы, как известно, существа жестокие и безжалостные к тем, кого считают себя слабее. И им как раз из страха ничего не стоит пойти на массовые репрессии, если вдруг расплату почуют.
Это что же получается? Угроза репрессий у нас на самом деле ничуть не меньше, чем здесь, вот в этом другом Союзе, со сталинскими высотками и Берией во главе? Здесь запросто могут, но им на фиг не надо, у нас вроде как прав на это нет, но есть целый слой, который, если что, со страху готов пойти на что угодно, да и на то, что прав нет, этот слой никогда не смотрел! Тьфу, какая опять неприятная тема пошла… Ладно, вот и столовая, посмотрим, что там в белом меню».
…В работе время летит незаметно.
К пяти Виктор забыл обо всем, кроме машин будущего. Конечно, жалко, что под рукой ноута нет, а есть только логарифмическая линейка, но хорошая, двусторонняя, двадцатишкальная, и как много, оказывается, с нею можно сделать! А незнакомый ему конструктор Аноприев из Харькова так блестяще владел карандашом, что «отрендерил» в разных ракурсах носовую часть скоростного электропоезда не хуже «Автокада». Виктор не удержался и чуть подправил ее, чтобы было похоже на французский TGV, что установил рекорд скорости в четыреста километров в час.
Солнце заходило, превращая столицу в огромный торт с бледно-коричневатым кремом и карамельными фигурками зданий. Циклопическое здание выпустило их из пасти своих дверей. Щеки охватил пощипывающий кожу ветер: к ночи немного подмораживало. Осмолов просто по-мальчишески сиял: его обуял масштаб совершенных за день дел.
– Ну что вам в столице показать? – спросил он Виктора.
– Если вас не затруднит – две вещи: Дворец Советов и Мавзолей Сталина. Честно, никогда не видел за всю свою жизнь.
– Не проблема, как говорят в НАУ. Это рядом. Неужели никогда не доводилось видеть?
– Ну… так получилось. Многое в Москве видел, а вот усыпальницу такой великой исторической личности…
– Так это не усыпальница. Сталин жив.
То, что Виктор услышал от Осмолова, одновременно потрясало и ставило все на свои места.
– Собственно, это явление было обнаружено Левенгуком. Тем самым, который микроскопы изобретал, – пояснял Осмолов, когда они ехали на движущемся тротуаре в тоннеле к станции метро. – Так вот он обнаружил, что некоторых микроскопических червей после высушивания можно оживить. В начале нашего века наш отечественный ученый Порфирий Бахметьев теоретически доказал, что можно найти условия, при которых тело человека можно охладить и потом вернуть к жизни через много лет. Однако простым замораживанием этого сделать нельзя, потому что вода в клетках превращается в лед и разрушает их. Поэтому при обморожениях поражаются ткани организма.
