Пять гидрореактивных двигателей, каждый диаметром в полтора метра, заработали на какую-то часть своей мощности или около этого и каравелла, уже вставшая на крыло, стремительно рванулась вперёд. Митяй даже покрутил головой. Да, остальные капитаны явно постеснялись в его присутствии двигаться с максимальной скоростью. В том, что они сделали это, едва скрывшись за горизонтом, можно было понять, глядя на локатор, который показывал всю картину происходящего в радиусе ста пятидесяти километров. Поначалу Митяй, сидевший в штурманском кресле, не обратил внимания на скорость, поскольку видел перед собой один только океан. Однако, глядя на большую, ведловскую карту, наклонно лежащую перед ним, на которой были обозначены все глубины, картографы работали день и ночь, и видя, как быстро перемещается по ней синий узкий эллипс, понял, что они плывут очень быстро и уже хотел было спросить насколько, как Вика сама известила всех радостным голосом:
– Ребята, мы прошли порог в двести километров в час и приближаемся к двумстам десяти. Есть двести десять! Так держать!
Глядя на экраны компьютеров, Митяй автоматически отметил, что энерговахта не выдаёт и десяти процентов мощности, а гидрореактивные двигатели, если верить показаниям приборов, работали всего лишь на двадцать три процента мощности. Подводные крылья, опущенные на глубину в одиннадцать метров, не вибрировали и их угол атаки был минимальным. Четверо ведлов, двое в носовой части судна, двое ближе к корме, лёжа, словно картографы, стояли ходовую вахту и своим ведлованием, во-первых, не давали возникнуть кавитации, а, во-вторых, ровняли море под днищем, словно гладили его утюгом и потому позади каравеллы не возникало никакого буруна, а от стоек не расходились в сторону усы. Практически точно так же, при движении на большой скорости по суше, ведлы ходовой вахты разгоняли стада животных и даже заставляли травы склоняться перед колёсами, а затем распрямляться. При полном весе с грузом, каравелла создавала давление всего в семьсот пятьдесят грамм на квадратный сантиметр почвы и потому даже при движении со скоростью в девяносто километров в час не оставляла после себя каких-то особо заметных следов. К тому же в таких случаях впереди каравеллы всегда летел вертолёт-разведчик и выбирал для неё наиболее удобный, точнее неудобный, маршрут, стараясь проложить его по всяким камням и прочим ухабам, лишь бы не побеспокоить живой мир Матери Земли и тем более не причинить вреда.
Митяй только потому и дал своё согласие строить эти суда двойного использования, что ведлы-конструкторы доказали ему простую истину, вреда от одной каравеллы будет не больше, чем от одного единорога. Если не меньше. Ну, а поскольку эласмотериев нельзя было отнести к действительно опасным вредителям лесостепи, то он, проверив несколько раз все их расчёты, дал своё добро и работа закипела сразу в нескольких десятках городов. О, это великое ведловство действительно можно назвать самым настоящим чудом. Зато теперь семьдесят пять каравелл смогут в считанные годы обследовать все далёкие территории и посеять на них зёрна новой цивилизации на планете Земля. Ведловской цивилизации. В дополнение к каравеллам уже были построены три десятка огромных самолётов по типу «Мрии», только побольше, способных брать на борт шестьсот тонн груза, чтобы доставить его практически в любую точку земного шара, где найдётся грунтовая взлётно-посадочная полоса длиной в четыре километра, а таких мест хватало даже в горах. Теперь все тридцать Суперигнатов в срочном порядке модернизировали, переводя с кристаллического топлива на турбореактивные двигатели с электрическим приводом, дававшим колоссальное снижение веса аэроплана.
Новые турбины диаметром в два с половиной метра, выдавали просто какую-то совершенно чудовищную тягу в семьдесят пять тонн. Засасывая в себя воздух со всех сторон, кроме сопла, они гнали его с такой силой, что он выходил сзади нагретым до четырёхсот пятидесяти градусов. Зато таким образом из аэроплана разом вычитывалось семьсот тонн кристаллического топлива и Суперигнаты могли находиться в воздухе до тех пор, пока на борту не кончится еда. Воду ведь всегда можно взять из атмосферы, а вот поохотиться на скорости в девятьсот пятьдесят километров в час, да ещё на высоте в двенадцать километров, вряд ли удастся. И всё это сделалось реальностью благодаря Найдару, скромно сидевшему слева от Вики и с улыбкой глядящему вперёд. Благодаря ему и всем ведлам-дагонам жившим до него, которые сумели открыть в голубых алмазах способность испускать луч холода своим самым острым концом. Всё остальное уже было делом техники, большого ведловства и знаний. Вот теперь будущее виделось Митяю в совершенно ином свете. Да, какое-то время они ещё будут заправлять Шишижки и Ижики кристаллическим топливом, но потом и их полностью переведут на электрическую тягу, куда более мощную и безвредную. Ну, а пока что чуть ли не все силы ведлов-учёных, во главе с Нефтяной княгиней, были брошены на разработку и изготовление установок ведловского синтеза алмазов из графита и сажи.
Софья нисколько не расстроилась, когда узнала, что нефть уже не нужно добывать для изготовления моторного топлива. У неё на это сырьё был точно такой же взгляд, как и у Менделеева, считавшего, что сжигать нефть это то же самое, что топить печи ассигнациями, то бишь деньгами. Денег у народа Говорящих Камней не было, как таковых, и введение денежной системы даже не планировалось, но вот понятие полезности того или иного предмета, сырья или занятия, давно уже определилось. Полезно всё, что в рот полезло и не доставляет неприятностей Матери Земле. А вот владение множеством вещей одним отдельно взятым человеком, считалось делом не только бесполезным, но и вредным и даже безнравственным. Если речь заходила о городе-коммуне, тогда, да, в его закромах должно находиться всё, что производится хорошего, нужного и полезного народом Говорящих Камней, чтобы этим мог в любую минуту воспользоваться каждый и не стоять в очереди по два, три месяца. Жители небольших по количеству людей, но весьма приличных по размерам, городов, быстро привыкли к тому, что все свои действия нужно планировать и соизмерять с возможностями своего родного города-коммуны, а они у всех городов, даже построенных всего каких-то несколько месяцев назад, были одинаковы.
Каждый князь с точностью до последнего гвоздя знал, что имеется у него в хозяйстве, а также знал, у кого он может заказать что-то недостающее и как скоро получить. Ничто не изготавливалось с избытком и никому даже в голову не приходило иметь что-то такое, чем он воспользуется в лучшем случае раз в году. Зато ведлы-мастера, работающие на каждом предприятии в любом городе, мечтали о том, чтобы их изделия были отправлены в как можно большее количество других городов. Почему? Да, по одной важной причине, давно уже замеченной ведлами. Чем чаще твоим изделием пользуются и чем большее удовлетворение при этом испытывают люди, тем сильнее и могущественнее ты становишься, как ведл. Митяй, когда ему рассказали об этом, ухмыльнулся и дал этому феномену весьма простое и понятное объяснение, сказав: – «А чего вы ещё ждали? Это же самый обычный эгрегор полезности творения ведла-мастера. Ребятушки, поймите, чем лучше будет какая-то машина, изготовленная вами, тем чаще вас станут поминать добрым словом. Пусть даже не вас, а вашу машину, от этого ничто не измениться. Люди всё равно будут создавать вам таким образом положительный, чистый и светлый эгрегор полезности. Ну, а если вы упорете какую-то косячину и ваша машина станет работать кое-как, да, ещё и вставать колом каждые полчаса, то тогда люди будут непременно произносить вслух тайные слова и надувать вам чёрный эгрегор, разрушающий ваше ведловством.» Ведлы поняли это очень быстро и немедленно намотали на ус.
Поэтому, если кто-то изобрёл какое-то новое устройство или сделал открытие, то немедленно собирался совет ведлов и начиналось большое ведловство на предмет полезности. Больше всего в объективной оценке открытия или изобретения был заинтересован его автор. Никто из ведлов не желал надувать себе чёрный эгрегор бесполезности, вреда и опасности, а потому требовал от коллег напрячься, как следует, и постараться найти хоть что-то в его открытии-изобретении, что могло причинить вред. Порой такое ведловство длилось по две, три недели с перерывами и только тогда, когда всем становилось ясно, что же именно принесёт это изобретение – пользу или вред, его автор облегчённо вздыхал. К тому, что он изобрёл какую-то шибко опасную штуковину, ведлы-изобретатели относились даже с большим восторгом. Ещё бы, они нашли очередную дыру, в которую не следует совать свой длинный нос и теперь знали наверняка, почему именно. Ну, а если изобретение или открытие обладало целым набором полезных качеств, то начинался новый этап и десятки ведлов снова собирались для того, чтобы определить, а целесообразно запускать это изделие в серию? Не выйдет ли так, что на его изготовление уйдёт масса сил и материалов, достающихся за счёт огромных усилий множества ведлов-мастеров, а полезность будет минимальной и никогда не покроет расходов, что снова приведёт к раздуванию черного эгрегора ведла-изобретателя. Только тогда, когда выяснялось, что пользы будет хотя бы вдвое больше, чем затрат, за работу брались ведлы-конструкторы и они, иногда, за счёт уже своих собственных наработок, увеличивали норму полезности.
