быть не опасно. Пока без толку гадать. — Я встал, помыл за собой тарелку. — Спасибо, Илья. Ну что, вторая попытка? Идем к Алиске?
— Полдесятого. Не поздно?
— Зато точно кто-то будет дома.
— Идем.
Мы вышли в пастельные сумерки.
— Прикинь, в Москве еще светло. Там сейчас часа в два ночи темнеет.
— Белые ночи, что ли? — удивился Илья.
— Не. Ночи есть, но кроткие. На севере всегда так. Зимой там раньше темнеет.
— А-а-а, читал про это.
Общага, где жила Алиса, возвышалась над одноэтажными частными домами прямоугольным наростом, наполненным человеческим гноем. И этот гной плескался под двумя подъездами, матерился, визжал, икал, вонял папиросами.
— Хочешь — подожди здесь, я один схожу? — предложил я, останавливаясь метрах в двадцати от общаги, где один алкаш валял по земле другого, а вокруг, покачиваясь, стояли пять их собутыльников: три мужика и две бабы.
— Да ну. Вместе идем. — Илья вздернул подбородок и шагнул вперед, дескать, не боюсь вас, морлоков!
Друг в беде не бросит, лишнего не спросит…
Миновав алкашей, мы юркнули в подъезд, взбежали на второй этаж, стараясь поменьше дышать.
— Ну и вонь, — проворчал Илья.
Я отсчитал пятую дверь, деревянную, помеченную нарисованным членом. «Алка шлюха», «Тут живет чирнильница». Некоторые надписи были закрашены, эти — свежие. Н-да, нелегко Алисе приходится, теперь ясно, зачем ей драться.
Звонка не было, как и глазка. Я постучал, прижался ухом к двери. Вроде кто-то был внутри.
— Кто там? — крикнули визгливым голосом
— Откройте, милиция! — пробасил я.
— Вот сучка! — донеслось до слуха, щелкнул замок, высунулась дама лет тридцати-пятидесяти. Пакля всклокоченных волос, глаза накрашены, как у фараона, под глазами мешки.
— Ах вы… — воскликнула она, распахнула дверь. — Милиция, да? Вот я вам сейчас — шваброй!
Илья попятился, я вскинул руку и проговорил:
— Тетя Алла, успокойтесь. — Она замерла со шваброй в руке. — Вы бы иначе не открыли. Извините за обман. Алиса дома?
— Нет ее.
— Где она?
— Не знаю, — проворчала хозяйка.
— Как давно ее нет? Мы — друзья Алисы и беспокоимся о ней.
Картинка сложилась. Когда я представился милицией, хозяйка воскликнула: «Вот сучка!» — подумала, что ее пропавшая дочь во что-то влипла. Значит, ее нет уже давно.
— С утра нет. Шарахается где-то. — Женщина отвела взгляд и напряглась.
— Не с утра. Ее нет уже три дня, так? — настаивал я, стараясь сдержать вскипающую злость.
— Че вам надо? Проваливайте! — Она попыталась захлопнуть дверь, но я сунул кед в проем, рванул дверь на себя — женщина вылетела в коридор.
Из кухни, из соседних квартир высунулись соседи. Илья остался за моей спиной. Что он делал, я не видел.
— Не три, а два. Проваливай, сказала! — Женщина замахнулась шваброй — я шагнул навстречу, перехватил ее за ручку, резко крутнул, вырывая палку из рук.
— Ваша дочь пропала, — отчеканил я. — Возможно, она мертва: в городе работает серийный убийца. А вы… даже не чешетесь!
Она разинула рот, чтобы заорать, но встретилась со мной взглядом и отступила на шаг.
— Ой, мертва! Шляется где-то.
— Вы написали заявление о пропаже? — спросил я тоном строгого следователя.
— Да курва эта только рада будет, — проскрежетала походящая мимо полулысая бабка с кастрюлей, плюнула на пол. — Тьфу, шалашовка!
И поплелась, шаркая тапками и бормоча под нос.
— Она уже сбегала. Я написала заявление, да. А она потом приперлась. Стыда с ней не оберешься!
— Алиса бы пришла к нам, — припечатал я. — Потому — чтобы завтра же было заявление в милиции. Иначе мы пожалуемся на вас в органы опеки, вас лишат родительских прав.
Не заметив страха на ее лице, я добавил:
— И присудят алименты до совершеннолетия.
— Да кто ты такой…
— Павел Мартынов.
Женщина дернула щекой — видимо, она знала отца.
— Вы меня поняли, Алла? Завтра вы пойдете в милицию и напишете заявление.
На миг все эмоции стерлись с ее лица, она кивнула, как болванчик.
— Завтра. Хорошо.
Неужели вняла? Может, и правда недооценивала опасность? И все равно хотелось ударить, еле сдержался. Глаза застелила багровая пелена гнева, я развернулся и зашагал прочь под перешептывания соседей. Илья молча направился следом.
С минуту мы шли молча, наконец Илья спросил:
— Думаешь, все так плохо? И правда… маньяк? Ей же тринадцать лет! Может, бродит где-то?
— Она бы пришла к нам. Но да, пусть лучше где-то бродит.
Воображение нарисовало, что Алиса еще жива, и она в беде. Сидит в подвале, и ее мучают, и все потому, что ее мать — шлюха и конченная тварь, которая выгоняет ребенка на улицу, чтобы потрахаться.
Под ноги попалась пустая бутылка, я со всей дури ее ударил — она разбилась о каменный забор, встревоженная шавка залилась истеричным лаем.
Возле дорожки, ведущей к Илюхиному дому, мы остановились.
— Я ведь завтра уезжаю и ничего не смогу сделать. И ты не сможешь. Черт! — Я запрокинул голову и долго и витиевато матерился.
— Мы с нее не слезем, — пообещал Илья. — Все завалимся к матери и заставим ее пойти в милицию. Или вызовем 02 и пусть разбираются. Не станут разбираться — еще раз вызовем.
Только что они сделают, когда всем на всех плевать? Нашли ли пропавшую Марину, фотографии которой по всему городу расклеены? Вот если бы ментов материально простимулировать! Но это пока никак.
Как это ни удивительно, но даже вопреки гневу, клокочущему в душе, заснуть удалось быстро. Правда, не в десять, как хотелось, а в начале одиннадцатого: Наташку с Борисом тоже взволновало исчезновение Алисы, и они поделились планами, что утром с ее фотографией собрались прочесывать город, спрашивать у людей, видели ли ее.
Я им завидовал, они сделают все, что могут, пусть их идея и наивная. Как ни старался себя уговорить, что Алиса просто психанула и уехала к каким-то родственникам, например, бабушек-дедушек вздумала найти — Наташка всем рассказала, что Юрка Караев, он же Каюк, исправился и живет у нашей бабушки, с которой мы не общались, а она оказалась классной — воображение все равно рисовало варианты катастрофы, что постигла девочку, причем один ужаснее другого. Если и правда орудует маньяк, Алисы, скорее всего, уже нет в живых.
Утром даже холодный душ не помог окончательно проснуться. Крепкий кофе — тоже не особо. Но когда я открыл рюкзак и увидел там поплывший сникерс, который я нес Алисе, сон ушел мгновенно. Ни бабушке его отдать, ни Наташке с Борей не поднималась рука, это как подарить кому-то вещь покойника, передать эстафету смерти. Но и выбросить его я не смог, сунул под ванну в прохладу, выгреб коробки с
