Но все когда-нибудь приходит к концу — закончилась и дорога, и хозяин с гостем вошли в дом.
— Не хотите ли чаю? — предложил Сергей Алексеевич, зажигая трехлинейную лампу.
— Благодарствую, с удовольствием — отозвался гость, вынимая из карманов пальто небольшие свертки — к слову, я прихватил кое-что к чаю, надеюсь, Вы не побрезгуете.
— Не побрезгую, но для начала — представьтесь — жестко сказал штабс-капитан.
— Михаил Николаевич — ответил гость, понявший подтекст вопроса — представляю не РОВС, и не ЧК, а лично себя.
Тихменев внимательно посмотрел на гостя — все-таки он чертовски кого-то напоминал. И через секунд двадцать понял — на стол выкладывал свертки с провизией начальник Штаба РККА! Он немного изменил внешность, видимо, использовал подручные средства — для гражданских этого было достаточно, да и его портреты все же не висели на каждом углу, в отличие от портретов большевистских вождей, но это был он! Опытный оперативник, успевший потрудиться на благо Отечества во время Великой войны, умел узнавать людей, даже основательно изменивших внешность.
— Вижу, Вы меня узнали — спокойно сказал Тухачевский — это хорошо, подозрения в том, что мое появление является провокацией чекистов или очередной авантюрой РОВСа, полагаю, отпадают автоматически.
Тихменев кивнул — да, уж фигура была неподходящая, что для первого, что для второго. Правда, на смену подозрениям приходили вопросы — и, в немалом количестве. Пока же он разжег примус и поставил чайник. Затем штабс-капитан начал сервировать стол — чай у него был неплохой, настоящий цейлонский, это было одно из немногих удовольствий, которые разведчик позволял себе, не рискуя привлечь нежелательное внимание к своей персоне; имелись и кольцо краковской колбасы, сало, хлеб, сахар. Среди гостинцев обнаружились два куска твердокопченой колбасы разных сортов, хороший сыр, шоколадные конфеты. В общем, для чая все имелось.
Через полчаса хозяин и гость уселись чаевничать. После первой чашки и пары бутербродов пришло время разговора.
— Как Вы на меня вышли? — спросил Сергей Алексеевич, внимательно отслеживая реакции Тухачевского.
— С Вашего разрешения, я бы предпочел оставить это в секрете — ответил Михаил Николаевич — единственно, могу Вас заверить, что этим путем на Вас никто выйти не сможет.
Тихменев выслушал ответ — он был более чем интересен, тем паче, что Тухачевский никогда не занимался ни разведкой, ни контрразведкой. Но, тем не менее, его люди как-то ухитрились вычислить штабс-капитана — и, судя по тому, что он не лгал, "обрубить концы", благодаря которым они вышли на него. Очень интересно — в особенности потому, что никакого нездорового интереса к своей персоне Сергей Алексеевич не замечал — получалось, что у Тухачевского есть очень квалифицированные доверенные люди, но, он пришел вербовать его самолично.
— "Хвоста" за Вами не было? — для проформы полюбопытствовал хозяин, снова отслеживая не столько ответ, сколько реакции гостя.
— За мной же следят по методикам Охранного отделения — пожал плечами Михаил Николаевич — наружного наблюдения нет, просто завербовали кое-кого из ближайшего окружения, вот и все. Конечно, я принял меры предосторожности, прежде чем идти к Вам — но филеров не было, это абсолютно точно.
— И кто же тебя, голубя сизокрылого, так успел натаскать? — подумал Тихменев. — Ведешь ты себя так, будто двадцать лет прослужил в Военно-учетной комиссии Генерального Штаба, а не годик обычным строевым офицером — но, натаскали на совесть, в этом сомнений нет, достаточно посмотреть на то, как ты держишься. Хотя, нет — тебя, Михаил Николаевич, не просто обучили, ты еще и немалый практический опыт успел получить, одной теорией таких навыков не получить. Загадка, да и только.
— Разрешите мне задать Вам вопрос, Сергей Алексеевич? — спросил гость, перехватывая инициативу.
— Извольте, Михаил Николаевич — ответил хозяин.
— Вам не наскучило вести такой образ жизни? — прямо спросил Тухачевский.
— Вы можете предложить что-то лучшее? — с иронией поинтересовался Тихменев.
— Могу — службу в своей личной разведке — ответил Михаил Николаевич. — Что же касается моей квалификации, то, полагаю, излишне объяснять, что она несколько отличается от квалификации обычного строевого офицера. Да, касаемо Ваших сомнений — я не работаю, и никогда не работал на ведомство полковника Николаи, мои умения исключительно отечественного происхождения.
Сергей Алексеевич всерьез задумался — непрост был нежданный гость, ох, непрост. И дело было не только в неизвестно откуда взявшихся у подпоручика Тухачевского навыках специалиста тайной войны — но и в его уме. Кто-кто, а штабс-капитан Тихменев знал старое правило вербовки, гласящее "Для успешной вербовки агента следует поставить его в безвыходное положение — так, чтобы единственным выходом для него стало принятие Вашего предложения". Так вот, Тухачевский этого не делал — наоборот, он предлагал выход из жизненного тупика, в котором находился Сергей Алексеевич.
Конечно, он бы никогда не сказал бы этого вслух — но, лгать самому себе было глупо. Встретивший проклятый август 1914 года поручиком Сергей Алексеевич вначале специализировался на войсковой разведке, неся службу на Кавказском фронте. Служил он хорошо, свидетельством чего были три ордена — и его заметили в разведывательном отделе сначала дивизии, а потом и корпуса. В результате, поручик был отозван с фронта для обучения в Николаевской академии Генерального Штаба. Пройдя курс обучения, он вернулся на юг — только теперь он уже занимался куда более серьезными делами, чем захват оплошавших турецких офицеров. Развал армии летом и осенью 1917 года не то чтобы не был замечен недавно произведенным штабс-капитаном, причисленным к Генеральному Штабу — а, как-то, до определенного момента, проходил мимо него, поскольку он был занят выполнением служебных обязанностей, каковое происходило в турецком тылу. Вышел он оттуда в декабре 1917 года — и ужаснулся происходящему. Впрочем, пока он добрался до Первопрестольной, поводов для чернейшей меланхолии еще прибавилось, поскольку развалилась не только армия — нет, развалилась Держава, которой верой и правдой служили многие поколения Тихменевых.
Во всей прямоте встал извечный русский вопрос: "Что делать?". С ответами на него дела обстояли из рук вон плохо, поскольку Сергею Алексеевичу надо было выполнять сыновний и братский долг — тяжко болела маменька, без средств к существованию остались две овдовевшие сестры с племянниками на руках, чьи мужья пали за Веру, Царя и Отечество. Теоретически, можно было пойти на службу к большевикам — наведя справки, штабс-капитан выяснил массу подробностей об этих господах, уменьшивших его желание служить им до крайне малой величины. "Последней каплей" стал момент материального обеспечения — да, семьям полагался паек, вот только прокормить им семьи сестер, не говоря уже о должном питании маменьки и оплате ее лечения, было решительно невозможно. В теории, можно было направить свои стопы в ряды Добровольческой Армии — но, не говоря о том, что такой поступок обрекал его близких на смерть от голода и холода, штабс-капитан категорически не верил в чистоту помыслов генерала Алексеева, о чьей пробританской ориентации было известно задолго до начала Великой войны; войны, которая России, по глубокому убеждению Сергея Алексеевича, на известный предмет не была нужна; войны, погубившей Российскую Империю. По совести говоря, Тихменев даже не знал, кому он не верит больше, приехавшему в германском вагоне господину Ульянову с присными, или взявшимся спасать Россию от большевиков их противникам, в свое время сделавшим все, зависевшее от них, чтобы угробить Государство Российское. Окончательно он убедился в правильности своего выбора позже, когда Верховным Правителем стал перешедший на английскую службу адмирал Колчак.
