Еще помню запах гари после выстрела из 'Базуки' и искристый всполох разрыва кумулятивной гранаты прожигающей борт вражеского танка. Точно, тяжелый танк фрицев! Это был один из тех, о которых говорил сержант Пул… Да, опасная машина, согласен. В лоб ни гранатомет, ни 76 миллиметровая пушка 'Росомахи' не пробивали. Видел, как самоходка с сотни метров выстрелила в лоб громадины бронебойным. А у зверюги лишь царапина и тонна презрения осталась. Но в борт-то пробивается, сволочь, еще как пробивается! Те самые бойцы, что остались с нами в начале отступления, обеспечили прорыв во фланг наступающей группы. Они отсекли пехоту, а я сделал решающий выстрел и сжег гадину. А прежде мельком ее оценил.
Корпусом машина похожа на 'Пантеру' нашего мира — наклонный лоб и срезанная под углом корма, а башней на 'Королевский Тигр' — сплюснута с боков и вытянута в длину. Ходовая, зато, не классическая немецкая 'шахматка', а нечто очень похожее на подвеску Кристи — большие опорные катки, как на БТшках и тридцатьчетверках моего мира. Пушки на этих машинах точно 88-и миллиметровые, очень уж здоровые дыры в броне остаются от попадания их снарядов. Но вот длинна ствола у них что-то не очень большая — на глаз метра три, если учитывать дульный тормоз…
Но, не смотря на всю мощь и опасность этих танков, мы все равно их гасили, и самоходчики на своих 'Росомахах' давали им прикурить! Отважные были парни из той роты… Я помню, как последняя САУ с номером 3 на развороченной башне, тяжело дымя горящим двигателем, пошла на таран с 'четверкой' неожиданно выскочившей прямо пред нами. Это была месть за погибших братьев самоходчиков, это было желание помочь моему взводу, застрявшему под огнем, это было самопожертвование… Я вернусь к генералу Роузу и обязательно расскажу ему о героях из роты Браво 643-го истребительного батальона. Расскажу о самоходке номер 3… Черт!..
А те раненые пехотинцы, которых мы волокли, не смотря на преследование взбешенных фальскримегерей? Проклятые парашютисты появились из ниоткуда и тут же уцепились за нас. Сколько, черт возьми, у них было единиц автоматического оружия? Только и слышно было трата-таканье их автоматов и пулеметов… Эх, ну почему капитан с отстреленной ступней потребовал оставить его бойцов и себя для обеспечения прикрытия моего взвода и остальных раненых? Ведь на смерть верную сам просился! И я его понимаю… Почти каждый рейнджер на себе по раненому тащил, потому что никто не желал оставлять за собой тех, кого можно спасти. И все равно некоторых оставили… Все что я смог сделать для капитана и его ребят так это оставить им две сумки с гранатами, 'Базуку' с парой осколочных зарядов и пачку морфия. Все. Последние дары живых живым…
Но все верно! Не останься они на том перекрестке прикрывать наш отход, никто б не ушел. Никто.
Проклятье! И ведь это лишь малые детали всего того, что происходит в городе. Холс время от времени сообщает последние вести о ходе обороны. На севере, северо-западе и западе города бои для врагов ничем хорошим пока не заканчивались. Сильно сказывалось сосредоточение на этих направлениях большого количества танков, самоходок и артиллерии, подчиненных одному командиру — генералу Роузу. Да и авиация наша там работала прилично. Артиллерию противника удалось сильно потрепать. Вначале они сильно долбали, с ожесточением, на износ стволов, но потом нашему командованию все это надоело, и по наведению группы рейнджеров из второй роты, занимавшихся шалостями в ближних тылах наступающих групп противника, сработали три звена штурмовиков.
Вообще поддержка с воздуха у нас была отличная. Но все же на юге, то есть у нас, на стыке между частями союзников проявилась отвратительная проблема эффективного взаимодействия. Силы 6-й дивизии полковника Попсуй-Шапко заняли оборону за городом, прикрывая дороги на юг и юго-запад, и соприкасались они с нашими позициями лишь у реки, на улице Кирова. И из всей этой каши имеем мы к данному моменту, что немцы вышли к Березине у Доманово и прямо на южной окраине города, на улице Кирова. И вот с этой улицы, будь она проклята, враги прут к нам. Сильнее всего прут, ни технику, ни людей не жалеют, у-у-у, фашисты многонациональные! К мосту рвутся, хотят нас отрезать. Хрен им в дышло… Вот боеприпасы и пару термосов горячего супа подвезли недавно, санитары забрали часть раненых и перевязали легкораненых, готовых оставаться в строю.
Да, кстати, во взводе у меня нет ни одного убитого! Сам удивлялся, что все живы. Но плюс сей с оттенком серого — почти все рейнджеры ранены. Было двое тяжелых, их еще час назад с санитарами отправили в тыл. Очень надеюсь, что с ними будет все в порядке… У остальных бойцов легкие ранения. Даже мне досталось. Ногу правую осколками расцарапало. На штанах шесть дырочек, три входные, три выходные. По ноге словно кривыми когтями чиркнули. Раны — пустяковые, а собаки нехорошие, тянут, нормально двигаться мешают. Тут же война, не без этого. Но убитых-то нет, и выкусите фашисты! Это маленькая победа. Особенно нужно учитывать немецкие и польские потери от наших действий, при этом наша победа постепенно вырастает в размерах. Главное, сей успех не упустить…
Сижу, размышляю, а сам потихоньку хомячу добытые кем-то из рейнджеров консервированные сосиски… Эх, ведь только что супа две тарелки со половиной буханки хлеба умял, а все мало? Вообще меня с начала боев чертовски пробило на хавчик, если выражаться языком моего мира конечно. Если призадуматься я во время перестрелок думал о двух вещах: как выжить и где найти поесть — активные действия сжигали мои силы. Новое тело не только дает уникальные возможности, но и взамен требует серьезных 'вложений'…
— Сэр! — Мотнув головой, отбрасываю размышления и перевожу взгляд на Алана. Лицо наблюдателя перемотано бинтами. Пуля ударила в кирпичи прямо пред ним, вот и посекло ему лицо осколками. — В конце улицы движение. Наблюдатели докладывают о приближении техники. Соседи тоже отметили движение и сообщили по рации.
— Техника? — Это не есть гуд. Аккуратно вытряхнув из банки на вощеную бумагу оставшиеся сосиски, заворачиваю их и прячу в пустой гранатный подсумок. В бою буду перехватывать… Так, теперь к делу. — Рейнджеры, к бою! Занять позиции! — Подскочив к окну, сигналю сидящему в переулке напротив сержанту Пайсу, а потом знаками показываю 'Внимание!' и 'Машина'. Сержант растолкал своих гранатометчиков и быстро растворился за обломками зданий на той стороне улицы.
Автомат в руки и быстрее к окну. Под ногами хрустят и скользят по битому кирпичу осколки стекла. Нечто приближалось, тихонько полязгивая гусеницами и надрывая двигатель. Цевье 'томмигана' уже влажное от пота, не потому, что волнуюсь, потому, что жарко. Еще солнце каменное крошево раскалило, на лице слой пыли как горячая зола…
