И потом — моя страна всегда права потому, что это моя страна. Не так ли?
— С нами Бог за нами Россия! — в едином порыве выдыхает короткий строй. В нем стоят только те кто пойдет в полет — остальные готовятся. На всякий случай.
— Я верю в вас, господа! С Богом! По машинам!
Одна за другой грузные, окрашенные в бело-серый, «противоядерный» цвет машины выруливают на взлетку, на ведущую к небесам полосу. Взлет — как момент истины…
Поднять в воздух загруженный до предела тяжелый стратегический бомбардировщик не так то просто, сами пилоты шутят, что их машина отрывается от Земли только благодаря кривизне планеты. Отчасти так оно и есть. Самолет занимает исходную в самом начале взлетно-посадочной полосы, мерно гудят моторы…
— Вышка, я Шмель-Первый, рулежку закончил, все системы работают штатно. Прошу взлет по полосе три.
— Шмель-Первый я вышка, взлет по полосе три разрешаю. Ветер в левый борт, семь метров в секунду. Набор высоты в секторе два.
— Условия принял! Начинаю разбег.
Разбег начинается не сразу. Командир корабля плавно двигает вперед РУДы [РУД — рычаг управления двигателями], в то время как правак держит тормоза. Цель в том, чтобы заставить двигатели выйти на максимально возможную в статическом положении тягу и начать разгон рывком. Опытный правак, налетавший на Муромцах лет пятнадцать, ловит этот момент даже без приборов — когда дрожь нетерпения готовой сорваться в воздух птицы выходит на максимально допустимый уровень, он отпускает тормоза — и небесная птица начинает разбег…
— Режим взлетный! Держать РУДы!
— РУДы держу!
— Скорость растет! Фары включены, часы включены! Приборы норма.
Пока командир корабля плавно добавляет тяги двигателя, правак монотонно, как молитву комментирует скорость.
— Сто шестьдесят. Сто восемьдесят. Ускорители!
Хвост самолета окутывается пламенем — одновременно срабатывают пороховые ускорители, добавляя скорости самолету. Со стороны кажется что самолет горит и вот-вот произойдет нечто непоправимое. Это маленькие ракеты, можно взлететь и без них, но на самом пределе при такой загрузке. Ни один разумный пилот не предпочтет взлетать на пределе, ставя под угрозу операцию, если есть возможность обойтись без риска.
— Есть ускорители! Сто девяносто. Двести! Двести десять! Точка принятия решения!
— Взлет!
— Продолжаем взлет!
— Двести двадцать! Двести тридцать! Двести сорок! Двести пятьдесят!
— Закрылки пятнадцать, механизацию включить!
— Есть закрылки, есть механизация! Двести шестьдесят! Двести семьдесят! Отрыв!
Нос самолета — а затем и вся туша отрывается от земли, ревя моторами, птица уходит в небеса, ради которых она и создана. Только в небе живет самолет, только в небе на своем месте летчик.
— Пять! Десять! Безопасная!
— Убрать шасси! Продолжить набор высоты!
Со стуком открываются люки, приводы начинают убирать шасси в брюхо самолета
— Двадцать! Тридцать!
— Фары выключить! Доложить по шасси!
— Фары убраны!
Срабатывают замки люков, контрольные лампочки, показывающие, что шасси убраны, загораются зеленым, все три.
— Шасси убрано! Скорость триста двадцать!
Зеленая пелена окружающего аэродром леса стелется под крылом, уходя все ниже.
— Сброс ускорителей.
Один за другим взрываются пироболты отработавшие свое цилиндры ускорителей падают вниз. после того, как взлетят все, над лесом пройдет вертолет — сброшенный ускоритель может привести к пожару.
— Закрылки десять, разворот на курс двести, занимаем исходную для набора высоты.
— Принято! Показания авиагоризонтов одинаковые!
Самолет кренится на бок, кренится несильно, разворачиваясь над родным аэродромом. Мерно ревут двигатели, все как один в унисон.
— Есть курс двести, есть исходная.
— Набор высоты. Закрылки пять.
— Есть закрылки пять.
— Вышка, я Шмель-один. Взлетел штатно, занимаю коридор.
— Вас понял, Шмель-один. Удачи.
Бомбардировщики выстраиваются клином — как журавли. И курс у них тот же самый, что и у журавлей — на юг.
Вот только осень еще не наступила.
Через несколько часов, когда бездонное небо полно звезд, а безжизненная земля внизу затянута серой дымкой облаков, клин бомбардировщиков достигает исходной точки. В небе над Туркестаном необычно оживленно — то здесь, то там пульсирует вырывающееся из сопел пламя. В небе — не меньше истребительной эскадрильи, реактивные истребители то ныряют в облачную пелену, то выныривают из нее подобно косаткам.
— Северный Ветер, я Шмель-Первый, подходим с севера, просим разрешения выходить на огневой рубеж.
— Отрицательно, Шмель-Первый, уходите на дозаправку, квадрат сорок-одиннадцать, высота девять тысяч, позывной Кот-Три. Выход на рубеж по сигналу.
— Условия работы принял, ухожу на дозаправку…
Дозаправляют такие же Муромцы, только старые — когда самолет уже не может продолжать службу в составе бомбардировочных эскадр — его переделывают в летающий заправщик. Дозаправляться с однотипного борта очень удобно — нет проблем с выравниванием скоростей, самолеты идут одинаково…
Сигнал поступил, когда заправка еще не была окончена.
— Шмель-Первый, я Северный Ветер. Поступил приказ на уничтожение целей, распределение и наведение по Легенде. Огонь по готовности! Рубеж пуска прикрыт, ближайшие бандиты в восьмидесяти милях южнее. Отработав, уходите на курс один-три-пять, эшелон один-пять-ноль.
— Условия принял! Всем Шмелям — работаем по Легенде, выходим на огневой рубеж.
С Легендой все намного проще, появилась возможность сократить одного члена экипажа. Терминал Легенды сам примет доклад от спутников, распределит между носителями цели и выдаст данные для стрельбы. Вычислительная система самолета, взятая от Лебедя, сама рассчитает задачу поражения целей, распределит имеющиеся боеприпасы и введет данные в управляющие системы бомб и ракет. Это раньше на бумаге да на интуиции рассчитывали точку сброса, теперь те же бетонные болванки, имитирующие свободнопадающие бомбы, бросают больше для привычки, чтобы напомнить себе — в самолете главный все-таки пилот, а не бортовой компьютер…
Самолеты плывут в ночном небе, мерно гудят моторы, матово светят приборные доски с дисплеями. Матово поблескивает в лунном свете завеса облаков под ними, иногда сквозь облака рвутся к Луне островерхие горные хребты. Полет на стратегическом бомбардировщике сложно с чем-то сравнить, разве что с поездкой на паровозе… Тупая, тяжелая, готовая смести все что под ней сила, богатырская мощь чувствуется в самом самолете.
