– Ах ты, гаденыш! Да сколько же ты нам еще кровь будешь пить! – С этими словами Недобитый Скальд ринулся в сторону юного генуэзского капитана. Тот, как ни странно, не пустился наутек, а напротив, проявил недюжинную храбрость – обнажил меч и бросился навстречу гиганту.
Их поединок напоминал бой Давида с Голиафом. Одного удара знаменитой булавы было вполне достаточно, чтобы голова генуэзца раскололась вместе со шлемом, как орех, но тот, двигаясь быстро, словно ласка, не давал возможности гиганту нанести удар. Уклоняясь от свистящей шипованной головки, которая вздымала то фонтаны земли, то, попадая в камень, снопы искр, он стремился занять позицию, из которой можно было бы поразить Скальда мечом. В то же время стремительный, словно матерый секач, фландрский рыцарь успевал вертеться во все стороны, одновременно размахивая булавой и уходя из-под удара.
Пока они исполняли свой смертельный танец не в силах поразить друг друга, Жак, обезумев от отчаяния, прорубался на выручку приятелю, не видя врагов в лицо, словно он шел через лес. Но силы де Мерлана были уже на исходе. Генуэзец с двуручным мечом, улучив момент, успел нанести удар, от которого арденнец едва успел увернуться. Однако кончик меча, скользнув по ноге, сумел пробить доспех и углубиться в мягкие ткани. Вниз на камень потекла струйка крови, а Робер, вначале не замечавший ранения, стал заметно прихрамывать.
Генуэзцы, оставшись на время без предводителя, быстро превратились в то, во что почти всегда превращается любое христианское войско, лишенное сильной руки, – то есть в разрозненную группу бойцов, сражающихся по отдельности, в меру личных способностей и собственного разумения. Каждый из них, не сообразуясь с общим замыслом, выбрал себе достойного, на его взгляд, противника и полностью был поглощен поединком, думая о том, что общая победа, как ни крути, достанется командиру, у которого молоко на губах не обсохло, а поединок принесет славу и трофеи каждому из них в отдельности.
В конце концов, Недобитый Скальд оказался проворнее юного противника и, сделав обманный маневр, обрушил ему на голову свою булаву. Удар был так силен, что неуязвимый миланский шлем расплющился, словно старый медный горшок, превратив всю верхнюю часть головы несостоявшегося военного гения в кровавое месиво из мозгов и обломков черепа.
Стремясь как можно скорее пробиться на помощь Роберу, Жак выдохся настолько, что мог применять лишь те приемы, что были у него отработаны до автоматизма. Он двигался, уходил от удара, подставлял то щит, то меч, наносил ответный удар, в два или три подхода расправлялся с очередным противником и продвигался вперед. Наступил, наконец, момент, когда от сарацин, полностью поглощенных сражением с Робером и повернутых к Жаку спиной, его отделял только один человек. Экономя силы, он нанес последнему противнику точный боковой удар. Тот застонал и, схватившись за рубленую рану, медленно осел на землю. Но и это препятствие оказалось не последним. Серый в яблоках конь со стрелой, торчащей из спины, оседая на задние ноги и рывками двигаясь вперед, оказался на пути у Жака, полностью перегородив ему дорогу, – чей-то шальной, явно сделанный наудачу выстрел задел ему позвоночник. Скакун, визжа от боли, присел, не давая рассмотреть, что происходит впереди.
Думая лишь о том, как скорее прийти на помощь другу, и не находя иного способа быстро расчистить дорогу, Жак со всего маху обрушил меч на выгнутую шею. Удар оказался таким сильным, что голова бедного животного немедленно отделилась от тела. Туловище завалилось на бок, несколько раз дернулось в предсмертной судороге и затихло.
Не чуя земли под ногами, Жак, наступив на тушу, бросился вперед. И почти сразу же остановился, бессильно опустив меч. Вокруг камня, на котором только что защищался арденнец, высилась гора неподвижных тел, а на его верхушке плясали, сотрясая мечами, вопящие «Алла!» сарацины.
– Где Робер? – раздался над ухом громовой голос. Рядом с ним, очумело озираясь по сторонам, стоял Недобитый Скальд.
– Он там! – указал рукой Жак. Голос его предательски дрогнул.
– Не успели все-таки! – проревел гигант. – Раз так, басурманам теперь не жить!
Скальд, Жак и присоединившийся к ним в последний момент Серпен бросились на врагов. Началась грубая, тупая свалка, лишенная какого бы то ни было военного изящества и к тому же проходящая под настоящим ливнем. Ветер уже не свистел, а завывал. Косые струи падали на землю и, размывая глину, устремлялись вниз все более полноводными ручьями. Молнии, пробиваясь сквозь сумрак, били в вершины ближайших гор, и, совсем ненадолго запаздывая, грохотал гром. Видно было не дальше, чем на три шага. В пелене дождя люди казались бесплотными призраками, и Жак, из последних сил нанося удары по врагам, давно уже не знал, кто бьется рядом с ним, кто выжил, а кто погиб. Только раз ему показалось, что мимо промелькнул мастер Григ, но он был в этом до конца не уверен.
Невозможно было сказать, сколько прошло времени до тех пор, когда дождь начал понемногу утихать. Воины устали настолько, что едва находили силы для того, чтобы поднять меч. Они беспомощно топтались в грязи, обмениваясь слабыми ударами, при этом, не в силах удержать равновесие, то и дело поскальзывались и падали на землю. В конце концов, сражающиеся стороны признали полную бессмысленность дальнейшего противоборства и, по молчаливому согласию, разошлись, чтобы хоть немного отдохнуть.
Опираясь на подобранный с земли обломок копья, Жак доковылял до верхней площадки, присел на порожек ближайшей кибитки, откинулся спиной на бортик, стянул с себя шлем и подставил лицо под струи падающей воды. Устремив невидящий взгляд на поднимающихся вверх по склону франков и монголов, он, едва шевеля губами, шептал слова молитвы, ощупывая при этом под доспехом грамоты, которые передал ему арденнский рыцарь, а перед глазами его проходили воспоминания о том, что происходило с ними, начиная с первого знакомства…
Рядом кто-то грузно опустился на корточки. Жак обернулся. Это был Чормаган. Не говоря ни слова, нойон кивнул в сторону камня, на котором принял последний бой де Мерлан, склонил голову в знак уважения к воинской доблести и перекрестился на свой несторианский манер.
Гром ударил над самой головой. Истошно вскрикнули разом птицы. Грохот был так силен, что Жаку показалось, будто от него содрогнулось самое основание горы. Прислушиваясь к эху в глубине ущелья, Чормаган нахмурился, склонил голову набок, словно внимательно прислушиваясь к чему-то вдали, затем вдруг приложил ладонь к скальному основанию. Лицо монгола прояснилось. Он упал на колени, приложил ухо к земле и начал быстро говорить.
