Капитан оказался тридцатилетним бодрячком с тонким высоким голосом. Казалось, молчать капитан не умеет. Когда говорил, густые усы и борода средней длины забавно двигались, как бы существуя отдельно от лица. Прибыв на фрегат, он сразу сообщил, что ни каравелла, ни груз сахара не принадлежат ему, что отец пятерых детей, беден, на выкуп денег нет. Мог бы и не рассказывать. Его одежда сказала лучше всяких слов. Если зеленый в желтую полоску дублет на капитане был не слишком стар, то когда-то красные штаны с проглядывающей в разрезы, черной подкладкой, стали светло-коричневыми с серой подкладкой.
— Мне твой выкуп не нужен, — успокоил я. — Сейчас высадим тебя и команду на берег.
— Спасибо, синьор! — поблагодарил испанский капитан. — Я и вся моя семья помолимся за вас!
— Откуда сахар? — поинтересовался я. — С Канарских островов?
— Нет, из Вест-Индии, — ответил он. — Неделю назад пришел караван, из трюма в трюм перегружали. Один подъем оборвался, почти весь упал между бортами. Убытки на двоих разделили. Слава богу, — капитан перекрестился, — на стреле не мои матросы работали, а то бы пришлось и мне платить!
Я ругнулся про себя. Прозевали добычу. Что ж, продадим каравеллу, а потом вернемся сюда караулить ост-индийский караван.
В Ла-Рошели первым на борт фрегата прибыл Пьер де Ре. На этот раз, как частное лицо. На нем был новенький серебристый дублет и штаны-«груши», широкой частью вниз, с голубой подкладкой. На черном кожаном ремне с позолоченной застежкой висела рапира с позолоченной рукояткой. Женитьба явно пошла моему потомку на пользу.
— Ты же служишь в свите Людовика Нассауского, а он вроде бы в Монсе! — удивился я.
— Он отправил меня с графом Жанлисом за подмогой, а на обратном пути нас разбили испанцы, — сообщил Пьер де Ре. — Людовик настаивал, чтобы граф соединился с князем Оранским и вместе ударил по врагу, но, увы, его не послушались. В Монс прорвалось всего с сотню наших. Остальные или погибли, или попали в плен, или, как я и еще пара сотен, успели отступить.
По моему мнению, слово «отступить» придумали застенчивые трусы.
— Теперь я служу Генриху Наваррскому. На днях отправлюсь к нему в Париж на свадьбу. Король Наварры — наш с тобой родственник — женится на сестре короля Франции! — хвастливым тоном продолжил мой потомок. — Твоя информация о месте свадьбы моего предка подтвердилась. Меня признали родственником, пусть и очень дальним. Это чертовски здорово — быть родственником короля! Уже думаю, не поспешил ил я с женитьбой?! Как родственник короля, мог бы и побогаче невесту найти!
— Жена может заболеть и умереть, — подсказал я.
— Да, такое случается, — заговорщицки подмигнув мне, согласился он. — Но отец у нее — очень дотошный и мстительный человек. Ему не составит труда нанять дюжину наемных убийц, с которыми я один не справлюсь.
Я видел, как он фехтовал с Яном ван Баерле. Средний уровень. Не справится даже с двумя наемными убийцами, среди которых, как мне говорили, встречаются хорошие мастера.
— Я хотел у тебя узнать о ночи на Варфоломея, — сменил он тему разговора. — Ты точно знаешь, что резня будет именно в эту ночь?
— Да, — подтвердил я. — Это случится через несколько дней после свадьбы.
— Свадьба назначена на восемнадцатое августа, а Варфоломей — двадцать четвертого, — сообщил Пьер де Ре. — Всё совпадает.
— У тебя есть планы на эту ночь? — поинтересовался я.
— Есть желание избавиться от долгов и… тестя, — ответил мой потомок. — Ему очень хочется присутствовать на королевской свадьбе. Как-никак, теперь это и его родственники!
— Бог в помощь! — шутливо пожелал я.
Пьер де Ре перекрестился с серьезным выражением лица и произнес:
— Надеюсь, он мне поможет.
Меня всегда поражала в западноевропейцах надежда на бога в самых подлых делах. С другой стороны, а как на него не надеяться, если знает и не останавливает?!
46
На этот раз мы крейсируем возле африканского берега. Пошла третья неделя, но пока ничего достойного нам не попалось. Забрали груз черного дерева с одномачтового суденышка дедвейтом тонн пятнадцать. Само суденышко отпустили. Мороки с ним больше, чем денег получишь. Кстати, каравеллу вместе с грузом мы продали всего за девять тысяч экю. Я-то получил приличный куш, а вот матросам досталось маловато, особенно в сравнение с прошлогодней добычей. Они начали поговаривать, что удача отвернулась от меня. Или я от нее. Когда у тебя много денег, пропадает азарт, а ненависти к испанцам у меня нет. Ничего плохого они мне сделать не успели. Если не считать каталонцев, ранивших меня два с половиной века назад.
— Вижу паруса! — доносится долгожданный крик из «вороньего гнезда».
— Много кораблей? — спрашиваю я.
— Пока вижу один! — докладывает впередсмотрящий и показывает рукой на юго-запад: — Вон там!
— Право руля! — командую я рулевому.
Дует северо-восточный ветер силой балла четыре. Видимо, наша цель идет галсами против ветра, поэтому и оказалась так далеко от берега. Солнце уже зашло. Еще светло, но до темноты вряд ли догоним.
Это была трехмачтовая каравелла с прямыми парусами на фоке и гроте и латинским на бизани, и длиной метров двадцать, а шириной не меньше семи. Уже начали делать корабли с соотношением ширины к длине, как один к трем с половиной и даже четырем. Этот парусник, видимо, сделал старый корабел, для которого мореходность важнее скорости. На каравелле заметили фрегат и легли на курс полный бакштаг, уходя в океан. До наступления темноты дистанция между кораблями сократилась миль до трех. Потом силуэт каравеллы растворился во тьме. В безлунные ночи она здесь кромешная. Зато звезды необычайно яркие и близкие. Кажется, залезь на мачту, помаши длинной палкой — и собьешь несколько штук.
Я начал гадать, что бы предпринял на месте капитана каравеллы? Паруса он не убрал. Ложиться на ночь в дрейф уж точно не будет. Значит, или пойдет этим же курсом дальше в океан, или повернет назад и к берегу, или пойдет вперед, против ветра, медленно, зато по направлению к порту назначения. Ветер немного убился, стал балла два, но часов за десять темноты каравелла уйдет миль на пятнадцать-двадцать, а с попутным ветром и дальше. Что-то мне подсказывало, что выберет он третий вариант. На пути к дому опасности кажутся менее страшными.
— Делаем поворот фордевинд и ложимся на курс крутой бейдевинд правого галса! Оставить только нижние паруса и взять рифы! — приказал я.
Когда легли на новый курс, я сказал вахтенному офицеру Дирку ван Треслонгу:
— Вахте слушать и смотреть внимательно. Когда начнутся утренние сумерки, разбудить меня.
Перед сном я принял решение вернуться в Роттердам, если упустим этот корабль. Черную полосу лучше пережидать на берегу.
Светлеет в тропиках также стремительно, как и темнеет. Кажется, только что была тьма непроглядная, и вдруг уже светло. Впрочем, конец этой ночи я проспал. Меня разбудили, когда уже было совсем светло.
Вахтенный офицер Ян ван Баерле прервал чудный сон, в котором я в очередной раз вел балкер-сорокатысячник по узкому извилистому ручью и умудрялся не выскочить на берег, отчего меня переполняла смесь из тревожного предчувствия жуткой аварии и восхищения самим собой.
— Испанец мористее и чуть впереди нас, милях в двух! — радостно доложил вахтенный офицер. — За полчаса догоним!
Догоняли почти час. Трижды стреляли книппелями из погонных орудий, сбив латинский парус и наделав дырок в двух других. Только когда приблизились кабельтова на полтора и я приказал поворачиваться бортом к каравелле, чтобы всадить в нее бортовой залп, испанцы сдались. Опустив флаг и паруса, легли в дрейф.
Капитан без приглашения прибыл на фрегат на четырехвесельном яле. Он был толст и седоволос. Правда, волос на голове осталась самая малость. Загорелая широкая лысина тянулась ото лба и почти до затылка. Широкополую соломенную шляпу капитан снял сразу же, как только вступил на борт фрегата. Следующим движением он пригладил седую бороду, длинную, из разряда библейских. Я заметил, что некоторые лысые борются с собственными комплексами с помощью бороды, хотя, по утверждению ученых, обильная растительность на лице способствует выпадению волос на других частях головы. Темно-синие дублет на капитане был не нов, как и темно-красные штаны, не слишком раздутые, но я был уверен, что он не беден.
