мне показалось, подобием черепа.
— Ты уляжешь с ним в могилушке, под сырым песком да под камушком.
Остатки кашицы он растёр ладонью мне по волосам и отступил на пару шагов.
— Сила к силе! — почти закричал он, воздев руки, будто жрец над жертвенником. — Смерть к жизни! Жизнь к крови! Кровь к земле!
Он свёл ладони, и в них появился давешний череп. Но теперь он был украшен какими-то лентами, перьями и кожаными ремешками, став похожим на диковинного сказочного зверя. Вот только сказка эта была страшная, а волчьи клыки блестели, как кинжалы.
— Беги, человече. Беги, ибо лыкус встал на твой след.
Череп опустился на лицо Лукиана, превратившись в пугающую маску. Будто змеи, ремешки оплели голову монаха, а в глазницах вспыхнул зелёный огонь.
— Беги!
Голос превратился в рык, и ноги сами понесли меня прочь, в беспросветную чащу.
* * *
Погоня гнала меня через лес. За спиной хрипел и раскатисто рычал зверь, под ногами ломались сухие ветки, вокруг вздымалась до неба темнота. Дыхание хрипело, сердце бухало молотом, а босые ступни оставляли глубокие следы в палой листве.
Во мне бурлила сила, раскалённый эфир и бешенство. А пробудившийся Анубис, завывая, бился в рёбра, не в силах вырваться наружу. Линии рисунка, сделанного Лукианом, превратились в прутья клетки, не пропускающего даже каплю эфира. Вся магия и сила оказались заперты внутри, закипая, как в котле.
— У-у-у!
Вой подгонял, ударяя в затылок. Я чувствовал ледяное дыхание «лыкуса», как назвал его монах, и точно знал — стоит остановиться и он разорвёт меня. Прочь, прочь, прочь!
Чем дальше я убегал, тем сильнее было желание развернуться и дать бой преследователю. Вот только ружьё и нож остались на стоянке, а магия оказалась запертой чёртовым рисунком на коже. Сволочь! Ненавижу!
Сознание стал застилать гнев. Страшный, обжигающий, бездумный. Смешиваясь с магий и бешенством Анубиса, он заставлял меня отвечать на вой лыкуса гортанным рычанием. Убить! Уничтожить! Растерзать!
И всё же соображать я не перестал. Держать долго такой темп я не смогу. Магия оставалась заблокированной, а, значит, нужно добыть оружие. Я стал забирать правее, чтобы сделать круг и вернуться к костру. А там взять «огнебой» и дать отпор то ли призванной твари, то ли монаху под её личиной.
К счастью, хищник не проявлял особого ума и тупо бежал по моим следам. Не обращая внимания на препятствия, он сносил всё на своём пути. Я слышал, как трещат стволы, когда он задевает деревья, или громко хлюпает по мягкому илу, если я пробегаю по краю болотца.
В какой-то момент лыкус отстал, а вдалеке мелькнули отблески костра. Вперёд! Прибавить ходу! Выкладываясь из последних сил, я рванул к спасительному огню.
— Р-р-р!
Я остановился как вкопанный. Тварь стояла прямо передо мной на широкой прогалине. Высокая, с длинными лапами, заканчивающимися несоразмерными когтями. Волчий череп с гривой из перьев кивал в такт качающимся веткам деревьев.
— Прими смерть, — захрипел лыкус, — тебе не уйти.
Анубис внутри будто взбесился, раскаляясь всё больше. Я жаловался на дыхательные упражнения и выдыхаемый эфир? Да сейчас у меня внутри будто разливалась огненная лава, сжигая каждую жилу. В голове сгорели все слова, что знал, я зарычал, показав зубы.
— Твой Талант краденый, ты жалкий червь, а не маг.
Дрянь! Раздираемый магией изнутри, я не мог больше ни стоять, ни убегать. Ослеплённый гневом и пожаром эфира в груди, я бросился на чудовище. Порву! Руками! Чтоб ты сдох!
— Тебе не прой…
За три шага до твари узор на моей коже загорелся синими язычками пламени. Давление магии внутри достигло критической точки и прорвалось наружу. Я споткнулся и полетел на землю. Анубис завыл на тонкой ноте. Эфир во мне вспыхнул и взорвался, разрывая меня на части.
* * *
Сознание вернулось рывком. Свернувшись в позе эмбриона, я лежал, будто в объятиях мягкой перины, на толстом слое пепла. На зубах скрипел песок со вкусом гари, а ступни саднило, словно я всю ночь ходил по ножам.
С трудом разлепив глаза, я поднялся на руках и сел. Ёшки-матрёшки! Это что такое было-то? Предрассветные сумерки высветили вокруг удивительную картину. Вокруг были следы страшного взрыва: неглубокая воронка, в центре которой сидел я, выжженное пространство в двадцать шагов, а дальше шёл поваленный лес. Выдернутые с корнем деревья, лежавшие на земле толстые стволы, обугленные ветки без листьев. Уцелевшие ёлки виднелись шагах в ста от меня, не меньше. Тряхнув головой, я попытался призвать Анубиса.
— Даже не думай.
Я обернулся. У края пепелища на пеньке сидел Лукиан. С серым, уставшим лицом он крутил в руках маску из черепа волка.
— Тебе, Урусов, сейчас даже думать о магии нельзя. Вставай и пойдём к костру.
Подняться мне удалось со второй попытки. Босые ноги отзывались болью, а в коленях чувствовалась слабость. Кривясь и отмахиваясь от оседающих хлопьев пепла, я побрёл в сторону монаха.
— Что это было? — Попытка говорить вызвала приступ кашля.
— А это ты, мил человек, заново инициацию прошёл.
— Я про ту тварь. Это вы перекинулись?
Лукиан расхохотался.
— Ты меня что, за оборотня держишь? Я честный некромант, а не волколак. А всё, что ты видел, — только воображение и страхи. Ух, как ты пятки смазал! Думал, придётся тебя утром по всему лесу искать, а ты вернулся.
Выругаться я не успел, закашлявшись от дыма.
— Двигай к костру, мы ещё не закончили.
Одеться Лукиан мне не дал.
— Садись, — указал он на бревно у костра, — да голову подставляй.
— Зачем?
— За надом, — фыркнул монах, но всё же пояснил: — Наколю тебе на темечке Слово, для закрепления. Вот только не возражай, Урусов! У меня то же самое, и Ваське я делал. Садись, не выпендривайся.
Я провёл ладонью по голове — ни одного волоса там не было. Всё сгорело при взрыве, оставив гладкую лысину.
— Детей надо в ученики брать, — ворчал монах, рисуя на моей макушке линии и окружности, — чтобы даже слова против вякнуть не могли. Не боись, Урусов, волосы отрастут — ничего видно не будет.
Игла Лукиану не понадобилась. Он нанёс краску, а затем выдохнул на рисунок густое облачко эфира, отчего кожу защипало.
— Всё, Урусов, свободен. Магию постарайся не трогать, пока сама не проснётся. Испортить ничего не испортишь, а вот головную боль заработаешь.
* * *
Удивительно, но после ночного забега босым через лес на стопах у меня не было даже царапины. Уж не знаю, повезло мне или это магия помогла, но факт остаётся фактом. А вот усталость в ногах тянула свинцом, и я порой отставал от Лукиана, прущего через лес носорогом. Монаху, как он сказал, надоел лес, и он торопился вернуться
