Грузией тоже всё вроде бы логично… хотя мне казалось, что это должно было случиться гораздо раньше, лет на десять. Одновременно с массовыми терактами у нас. Но, похоже, американцы не решались инвестировать в то время по-крупному. Так только, осторожно готовились, разведывали обстановку, брали ситуацию под контроль… впрочем, сейчас слишком много акторов, которые не позволили бы реализовать силовой сценарий. И не только из политических кругов. Бизнес и криминалитет тоже не стали бы этому потворствовать…
Он допил воду из бутылки, после чего зачем-то завернул пробку и положил пустой сосуд в кармашек на дверце.
— Но знаешь, после чего я окончательно поверил тебе? Что ты действительно можешь быть тем, за кого себя выдаёшь? — он облокотился локтем на подлокотник и подался ко мне, так что я почувствовал запах его парфюма.
— Нет… — ответил я. — Не знаю.
— Когда ты про Украину рассказал, — сказал политик. — Это размежевание не могло закончится мирно. С самого начала. Если бы кто-то сейчас это сказал публично, его бы психом посчитали, да? У нас же семьи общие! У всех есть там родственники! А производственные связи? Да и армия одна и та же, офицеры одни вузы заканчивали… но я вижу тенденции, и не боюсь смотреть туда, где остальные отводят взгляд…
Он вздохнул и чуть растерянно поглядел в окно.
— А знаешь, почему так? В чём проблема фундаментальная? — спросил он.
— Вообще жесточайшие конфликты между близкородственными народами это, скорее, правило, чем исключение, — попытался ответить я. — Взять, например…
— Да я не об этом! — перебил меня политик. — Я про государственное планирование. Задачи решались вроде бы логично: начиная с самых острых, но менее масштабных. И вроде бы вполне успешно. Вот только слона в комнате старались не замечать. Ты знаешь эту английскую идиому? Про слона в комнате?
— Слышал, — кивнул я.
— Так вот, когда до этого слона добрались — уже было поздно. Это был не слон, а динозавр. Годзилла японская… в итоге закончилось тем, чем закончилось… кстати, этот момент я тогда не очень понял, у тебя совсем язык заплетался. Случилась ядерная война, да?
Теперь настала моя очередь грустно вздыхать.
— Не совсем… ядерная война была только началом конца… — ответил я.
Верность — высшая ценность в феодальном обществе. Об этом мне прямо сказал Владимир Вольфович. «Это хорошо, что ты успел завести полезные связи, — говорил он. — Но рано или поздно тебе нужно будет выбрать. Березовский не дружит с силовиками. Те не всегда в ладах с теневым миром, и он создаёт им проблемы. Все вместе они конкурируют за влияние на Семью. И те, и другие и третьи относятся к элитам — но в то же время принадлежат к разным лагерям, которые отнюдь не дружат. Ты затеял интересный проект на стыке интересов. Гусинский скоро об этом пронюхает, подключатся ребята из Израиля, которые постараются устроить проблемы. А ты, если женишься на дочке того ФСОшника — однозначно будет принадлежать им. Они же попытаются кинуть твоих грузинских друзей, высосав их ресурсы на создание проекта, и запартнёриться с Гусинским. Ты же это понимаешь?»
Пожалуй, у меня действительно были мысли о будущих осложнениях. Но я не знал реального расклада. Поэтому решил сначала повысить свой статус, а потом решать проблемы взаимодействия. Играть на нюансах по мере возникновения вопросов.
Возможно, я был излишне самонадеян.
«Ни один из них не понял, с кем имеет дело, — продолжал Жириновский. — А я — понял. Алкоголь — лучший друг феодала. Ты же понял, да, что попойки нужны совсем не для того, чтобы развлекаться? Они нужны, чтобы развязывать языки. Работает лучше банального полиграфа. И повторять такое надо регулярно. Я вот сразу почуял, что в тебе что-то не то, и был прав на сто процентов, так? Однозначно, теперь у меня есть преимущество, которое я хочу реализовать. Другие стороны будут как можно дольше держать тебя в пешках. Для начала высосут твои знания и умения. Если поймут, что всё это будет работать и без тебя — спокойно выкинут на обочину, может, подкинув напоследок сладкую кость, чтобы не выступал. Потому что войти в ближний круг у тех и других достаточно сложно. Ты помог сыну одного из высших феодалов — но это не причина считать себя настоящим членом семьи, что бы тебе ни говорили. Да, возможно, теперь тебя не прибьют и не выбросят в канаву. И даже деньгами не обидят. Но бизнес есть бизнес, однозначно. И ещё. Самое важное. Ты вот умудрился не пить, даже в Грузии — так и продолжай. Не пей совсем. Ты не умеешь. Потом, со временем, научу — если со мной останешься».
Вот это «если со мной останешься» меня подкупило. Было ведь понятно, что я успел наболтать достаточно, чтобы он мог пользоваться знаниями и без меня. Скорее, я даже становился для него опасным. Но нет: дал возможность самому подумать, почувствовать расклады, не стал выворачивать руки. Это дорого стоит.
А ещё я наконец-то снова почувствовал себя самим собой. Не сопливым пацаном, которым я был когда-то, а настоящим собой. Я ведь почти позволил себе раствориться, наслаждаясь эйфорией от молодого здорового тела и открывающихся возможностей.
Общение с Жириновским стало холодным душем. Он сам воспринимал меня адекватно: как взрослого мужика, угодившего в заваруху. Да, аккуратно потыкал меня носом туда, где я накосячил — но без всяких менторских закидонов.
Вечером я не пошёл встречаться с Мирославой. Всё-таки ей не стоило выгонять меня из квартиры. Лучше бы закатила нормальную бабскую истерику — так отношения можно было бы сохранить. Теперь же мне нужно было осторожно, тщательно продумывая каждый шаг, их сворачивать.
Вместо этого я позвонил Лике, из обычного телефонного автомата на «Площади Ильича», чтобы окончательно договориться о встрече на эти выходные.
— А, Саша, да привет! — поздоровалась она, когда я представился. — О встрече помню. Говорила с папой. Он сказал, что дядя Борис серьёзно к этому отнёсся, и будет сам присутствовать. И пару экспертов возьмёт. Так что ты готовься хорошо!
— Я стараюсь, — ответил я. — Так куда и во сколько подходить?
— В «Дом приёмов», — ответила Лика. — Новокузнецкая сорок-сорок два. Ты сам подъедешь или машину прислать?
— Я сам, спасибо.
— Хорошо. Ну, там легко найти, думаю, не заблудишься. До встречи тогда!
