мечты стать мехаводом. А ныне я готов к любому удару.
— Никак нет, ваше императорское величество, — отвечаю по–армейски. Так выходит легче.
И такое ощущение, что голос зажил вдруг своей жизнью, чуть предательски не дрогнув.
Император хмурится.
А тем временем, гвардейцы подступаются ещё ближе, держась за рукояти сабель, князья же, кто по обе стороны от меня, в лёгкой панике расступаются, вжимаясь в соседей.
Конечно, гвардейцы не сподобятся меня здесь шинковать. Разве что скрутить, осудить и расстрелять, если монарх так решит. Но сейчас он расстреливает словами не хуже.
— Тогда почему ты, юный князь, не принял мою высокую награду? — Продолжил император уже пониженным тоном. — Тебе мало за спасение моей дочери? Или ты оскорбился чем?
Ах вот оно в чём дело! Ему доложили, что я отказался от награды. Из–за спины Николая Михайловича показалась Небесная. Взгляд, адресованный мне, неоднозначный. Он умоляющий? Или мне показалось?
— Простите, государь, я недостоин этой награды, — ответил негромко и опустил глаза.
А что делать? Похоже, если скажу, что его дочь просто отказалась мне вручать её, как положено, достанется и ей.
— Подожди, ты верно думаешь, что вина твоего отца на тебя легла? — Раздалось от него с некой издёвкой.
И я сжал челюсть, дабы хоть как–то скрыть негодование.
— Именно так, батюшка, — вмешалась Анастасия Николаевна с волнением.
— А вот и нет, — произнёс император строго. — Да, я скорбел по брату, но время лечит. А юный князь ни в чём не виноват. Зарубите себе на носу. Да, да. Все, кто думал по–своему, забудьте. Забудьте все слова, сказанные мной сгоряча. Так, где награда? Аристарх?
— Сейчас, сейчас, Николай Михайлович, — засуетился пожилой мужчина и достал откуда–то коробочку. А затем императору протянул, раскрыв её.
Понимая, что дальше следует, я расправил плечи и выше подбородок поднял.
— Внимание! Гости и подданные империи! — Заговорил официозно император, вынимая ленту. — Князь Сабуров! Верный сын империи Российской за доблесть, отвагу и находчивость, проявленную при спасении моей дочери и подданных, награждается пурпурной лентой Николая Спасителя!
Крепит её булавкой вшитой на китель со стороны сердца. А у меня в груди трепыхается, и ком к горлу подкатывает, понять ничего не могу.
Неужели вот так просто…
Продрал Аристарх горло, когда император закончил. И понял я вдруг, что помедлил.
— Служу Российской империи и батюшке императору! — Отчеканил запоздало.
Император засиял, глядя на меня уже совершенно другим взглядом. Отступив на шаг, захлопал в ладоши демонстративно медленно.
Захлопали по примеру все мои соседи, иностранные гости подхватили. А следом весь зал взорвался аплодисментами.
Бахнул оркестр, зарядив торжественную музыку, какую обычно по случаю награждения исполняют.
Монарх кивнул мне одобрительно. Я поклонился ещё раз. Под музыку делегация двинула дальше, но у трона все разошлись по шеренгам, в том числе и гвардейцы в розовом, а сам Николай Михайлович поднялся по ступеням и уселся в свой величественный трон с высокой спинкой.
Гордо устроился, один одинёшенек. Руку поднял, и музыка оборвалась.
— Летний бал при дворе, объявляется отрытым, — произнёс негромко, не считая нужным кричать. — Пейте, ешь, танцуйте и веселитесь.
Рукой махнул устало, будто уже скучно ему. Ею голову и подпёр, склонившуюся на бок.
Аристарх громко продублировал команду, и вновь заиграла оркестровая музыка, только уже танцевальная. Слуги тут же набросились на ковровую дорожку и занялись скатыванием её от трона, дабы освободить площадку. Гам начал нарастать с конца зала, где люди вперёд нас выполнили команду праздновать. Ну, а самые титулованные господа у трона под взором императора поначалу неуверенно шеренгу нарушая, стали сбиваться в кучки по интересам.
Гусары, стоящие строем по обе стороны у колонн ретировались полностью, скрывшись из зала, а охрана императора ближе к трону подошла и встала караулом. Тем временем, наши слуги засуетились, как и предусмотрено.
Князь Чернышов старший подошёл ко мне и руку протянул.
— Право, не знал, что вы так достойно отличились, — начал радостно.
Принял его рукопожатие, чтобы не оскорблять. Но промолчал.
— Поздравляю, Андрей Константинович, — запел, тряся мою руку. Взгляд его совершенно другой. Он дружеский.
— Благодарю вас, ваше высочество, — ответил всё же, сохраняя спокойствие. И мужчина поспешил к противоположной шеренге к иностранцам.
Стоило мне сделать шаг из шеренги одному из последних, обозначилась Ивета. А мне совсем не до неё. Да и не до чего вообще.
Я только что осознал, что мой род реабилитировали.
И так мерзко стало. В первую очередь от себя, от порыва радости. Внутренней, неконтролируемой. Ведь я столько этого ждал. А, кажется теперь, что отца предал.
Отхожу в зону фуршетов, просто иду, куда вздумалось. Успеваю увидеть, как гости окружают наших принцесс. Тянутся с другого конца зала, чтобы выразить своё почтение. И всё это у ног нашего батюшки императора, который смотрит с высоты на толпы лизоблюдов, и улыбается безмятежно.
Властитель. Одно его слово, и жизнь любого изменится. Ловкое, неловкое. Всё будет исполнено или разрушено. А он забудет, как нечто незначительное.
Почему я больше не вижу в нём мудрости? Надежды? Справедливости? Как когда–то…
С войной я резко повзрослел. Никто из них для меня больше не авторитеты, не гении, а уж тем более не боги. Просто люди у власти.
Безответственные, порочные, своенравные. Пустые.
В них нет ничего светлого и хорошего. Как же легко это понимаю сейчас.
Разве так сложно сделать добро? Даже для тех же беспризорников. Отковыряйте от колонны несколько драгоценных камней, ведь будет даже незаметно, и обеспечьте мальчишек пропитанием и кровом, устройте в кадетку. Они же даже не прячутся, их не нужно искать.
Наверное, стоило это сделать самому. Но хватит ли ресурсов на всех? Я боялся подозрений, слежки. В моей голове другая задача. Но это не оправдание.
Беру бокал с шампанским и пью залпом. Жажда, нет. Желание отвлечь мысли.
