– Дак, можа, проще новое сладить? Погоди ругаться, хозяин. Понимаю, что деньга твоя, но то и впрямь ловчее получится. Оно и сделаем по тем размерам, что нам потребны, да крышу сладим так, как надо, уже под ветряки. Опять же осенняя вспашка закончилась, крестьяне из сельца начинают репу чесать, где приработок найти, а эти обойдутся куда дешевле, чем артель плотницкая.
– А сделают-то ладно?
– Тебе же не терем ставить. А на то их мастерства хватит, может, и будет где кривовато, но не развалится. Они в артели плотницкие сбиваются, так что нормально сладят, а по деньгам еще и дешевле будет, это ж под боком с домом. Не схотят эти – окрест деревенек хватает, так что не переживай, сладят быстро. Аккурат на заднем дворе можно и поставить, да еще и забором повыше от баньки отгородиться.
Это да. Незачем посторонним глазеть на то, что делается там, а в кузнице все на виду. Раньше надо было подумать. Ну да ничего, на будущее наука. Готовый ротор переставят на новое здание, а туда сладят другой, поменьше и послабее, чтобы хватало на вентилятор и точило. Токарный станок тоже надо выносить в мастерскую. Работать Виктор планировал именно с металлом, но ведь нужны заготовки, а их лучше делать из дерева. Навскидку стройка должна была обойтись рублей в пятьдесят. Деньги, конечно, немаленькие, но без вложений ничего не получишь. А существующие постройки пусть по-старому и используются. Не сказать что бабы не попытались отстоять птичий двор, от которого оставалось чуть да маленько, но уже больше для порядку: закинули удочку – ах нет? Ну и ладно.
Как и предполагал Богдан, с крестьянами сговорились сразу и по приемлемым ценам, да чего уж там – задешево. Работа закипела практически сразу, как ударили по рукам. И уже через пару дней сруб, крытый дранкой, был готов, вот только из-за продвинутого кровельного материала и каркасов под роторы цена уложилась аж в шестьдесят пять рублей, но это не смертельно.
Хорошо все же, что воевода в свое время подсуропил Виктору этот постоялый двор. Деньги если уходили, то только на материалы, инструмент или вот на строительство, а все остальное вполне обеспечивало подворье, еще и оставалось кое-что. Хотя нет, какой там «оставалось», пришлось раскошеливаться на то, чтобы народ приодеть, для этого пришлось ехать в Звонград на ярмарку. Можно отовариться и у проезжих купцов, вот только они тут же ломили цену, словно уже добрались до западных держав. Проще уж так, благо остановиться было где: далеко не все отвернулись от семьи, которую посетило несчастье, у Орехиных все еще были друзья.
По возвращении тут же начались примерки. Млада – уж вроде взрослая баба, да и Голуба жизнью битая, но вот веселье в доме стоит, словно все разом сравнялись в возрасте, причем с Веселиной. Богдан с улыбкой слушал звуки, доносящиеся из дома, но улыбка эта выходила грустной. С одной стороны, за женщин своих радовался и за сына, который деловито прохаживался в обновках, да и сам-то, чай, прикупился. Но с другой – прекрасно осознавал: деньги за все это плачены хозяином и долг только что возрос. И так будет раз за разом, его семья все крепче будет привязываться к Добролюбу. Мужик-то он хороший, вот только воля – она и есть воля.
– Чего задумался, Богдан?
– Дак о доле своей.
– Не забивай себе голову глупостями. Придет время, все вольную выкупите, на то сейчас и трудимся не покладая рук.
– Эк ты сказал. И что же, вот разузнаю я твои секреты и ты мне дашь возможность выкупиться?
– Конечно. Думаю, года через два будешь вольным как ветер. Вот только никуда ты не денешься, останешься со мной. Вольным, но при мне.
– Это еще с чего?
– А если все пойдет, как задумано, то в другом месте тебе будет уже неинтересно, а у нас тут целая мануфактура будет.
– Это как в Козминке? – даже привстал кузнец.
– Неа. Лучше. Много лучше. И будут окрест купцы и мастера за грудки нас тягать, требуя делать товару больше и больше.
– Ох, Добролюб, гляжу на тебя, а глазки твои горят так, что сразу видно: сам веришь в то, что говоришь. Да только сомнительно.
– Ты насчет ротора тоже не больно-то верил, а кто оказался прав?
– Ну тогда поглядим.
– Э нет, глядеть все остальные будут, а мы станем работать, себя не жалеючи. Вот к зиме подготовились, сруб мастерской поставили, теперь и за работу можно.
– А и то верно.
Зарядили дожди, установилась осенняя распутица, и караваны купцов стали большой редкостью. Обитатели постоялого двора куда чаще собирались за общим столом. Не сказать что это было правильно, все же хозяину не пристало сидеть с холопами за одним столом, но быть наособицу в одиночку Виктору как-то претило. Не могла не оказывать своего влияния и прошлая жизнь, все же менталитет сильно отличается от средневекового. Много он перенял, следуя старинной поговорке: «Со своим кадилом в чужой монастырь не ходят», но во многом остался прежним. И еще. Не было у него в этом мире никого. Там, у себя, он не задумывался над тем, что такое родня, близкие. Даже если ты не всегда находишь с ними общий язык, без них ты одиночка, сирота. Не хотел он быть сиротой, а потому эти люди были теми, кого он мог назвать своей семьей. Глупость, наверное, но вот хотелось ему к кому-нибудь притулиться, и все тут. Права все же народная молва: «Имея – не ценим, потерявши – плачем». Вот и он когда-то не ценил то, что имел.
В тот вечер они, как всегда, ужинали вместе. Много говорили, шутили и подтрунивали друг над другом. Поднимали вопросы по хозяйственной части. Голуба упомянула о том, что наметились излишки сыра. Если не подвернется какой купец, нужно снаряжать подводу или навьючивать лошадей и, несмотря на распутицу, отправлять товар в Звонград, не то продукт потеряет свежесть, тогда только самим есть, а куда им столько-то. Одним словом, все шло как обычно. Необычным было лишь то, что Голуба вдруг спохватилась и выбежала на кухню, сопровождаемая лукавым взглядом Млады. Как видно, жена кузнеца знала нечто такое, что неведомо было остальным.
Виктор и Голуба были неженаты, но жили вместе, и все об том знали. Дело, как говорится, личное. Правильно он вел себя или нет, да только все, кто проживал в доме, относились к нему хорошо, с уважением, и девушку принимали от души, не допуская по отношению к ней даже намека на косой взгляд.
Когда они остались вдвоем, Виктор поинтересовался:
– Голуба, а что это было? Там, за ужином?
– Ничего. Поперхнулась просто.
Пожав плечами, она скинула сорочку и нагая юркнула под одеяло, тут же прильнув к горячему боку сильного мужчины. Однако тот вопреки обыкновению не обнял ее и не привлек к себе. Наоборот, отстранил и, пользуясь тем, что светильник все еще горел, внимательно посмотрел в ее глаза, которые предательски забегали.
