В связи с вышеизложенным приказываю немедленно провести комплекс мер по выявлению на подведомственной территории русских диверсантов либо их баз. В случае обнаружения противника принять меры по его полному и безусловному уничтожению, о чем немедленно информировать. При недостатке собственных сил, вызывать подкрепление из ближайшей части корпуса фельджандармерии. Местное население, оказывающее помощь диверсантам, подлежит суровому наказанию, его жилища должны быть сожжены, другое имущество конфисковано в пользу рейха.
Начальник штаба группа армий „Центр“ генерал-майор Г. фон Грайфенберг. 11 декабря 1941 г.»
— Я получил похожее предписание, — сказал Ланге, кладя документ на стол.
— Что намерены делать? — спросил Краузе.
— Ничего! — пожал плечами эсэсовец.
Гауптман нахмурился.
— Успокойтесь, Эрвин! — улыбнулся Ланге. — Я преданный служака рейха, как и вы. Только не вижу необходимости суетиться. Взгляните на карту! На юге, по территории соседнего района, проходит стратегическая автомобильная дорога. Севернее, опять-таки вне зоны нашей ответственности — железнодорожная. Городской район лежит в стороне от главных путей сообщения, половина его территория — леса. В стратегическом плане он не интересен русским, что не может не радовать. Мы с вами не испытали и доли неприятностей, обрушившихся на головы наших соседей.
— Помнится, кто-то хотел отличиться! — съязвил Краузе. — Не узнаю, вас, Карл!
— Я говорил это два месяца тому, — улыбнулся Ланге. — Тогда вермахт наступал. Сегодня наши армии катятся назад. Скоро в Берлине начнут поиск виновных. В такие время лучше находиться в месте, где не взрывают мосты и не режут патрули.
— Считаете Город тихой гаванью? Заблуждаетесь! — Краузе разложил на столе карту. — Смотрите! Нападение на патруль и грузовик произошло на юге, вот здесь. Мост взорван на севере. Нет сомнений, что обе акции совершили одна и та же группа. На дороге ей нужна была амуниция — переодеть диверсантов в немецкую форму. Думаю, захват фельджандармов не случаен — их нагрудные бляхи пользуются уважением в армии и вызывают трепет у военнослужащих. Унтер-офицер Штойбер, охранявший мост, совершил ошибку, потому что увидел в подошедшем фельдфебеле товарища. За что и поплатился… Теперь соединим места акций прямой линией. Ну? Она проходит через Городской район!
— Никто не видел диверсантов на нашей территории! — возразил Ланге. — Если они прошли через наши леса, то теперь далеко.
— Уверены?
— Что им здесь делать?
— Если вы внимательно читали документ, Карл, там речь о базах.
— Зачем русским база в лесах?
— Совершать новые вылазки. На территории Городского района нет привлекательных объектов для диверсий, но их много за его пределами. Очень удобно для базы — короткое плечо выдвижения, в то же время укромно — есть возможность спрятаться, затаиться на время. Как, по-вашему, русские забросили диверсантов?
— Перешли линию фронта?
— Слишком рискованно и долго. Триста километров по нашим тылам… У них не было столько времени: наступления держат в тайне до последнего. К тому же у диверсантов отсутствовала немецкая форма, они добыли ее здесь. Карл, их сбросили на парашютах!
— Вместе с лошадьми?
— Оставьте иронию, оберштурмфюрер!
— Крупная реквизиция коней не прошла б незамеченной. Русские крестьяне не слишком любят немцев, но просто так отдать лошадей большевикам… Мы б обязательно узнали.
— Лошадей не реквизировали. Они ждали диверсантов здесь.
— Хотите сказать?…
— Именно! Скорее всего, в Городском районе или где-то поблизости сбросили на парашютах малую группу — человек пять. Высадку двух десятков скрыть трудно — большой разброс, вероятность попасть в населенный пункт, где есть преданные нам люди. В нашем районе диверсанты соединились с основным ядром, оставленным большевиками при отступлении. За время оккупации глубоко законспирированное ядро подготовило базу, возможно не одну, запаслось провиантом, лошадьми, фуражом… Теперь группа готова наносить удары по нашим коммуникациям, чем обязательно займется, как только фронт подойдет ближе. Вы рано обрадовались, оберштурмфюрер! Смотрите, чтоб мы не завидовали соседям!
— Вы мыслите, как стратег, Эрвин! — с уважением сказал Ланге. — Жаль, что вы не служите в СД. Ваши умозаключения абсолютно правильны, но в них есть изъян. Мы знаем, что в Городском районе большевики оставили группу партизан. Но нам также известно, что она уничтожена.
— Я не уверен.
— Почему?
— Не видел поля боя, тел убитых.
— Зато Кернер притащил автомобиль, оружие и документы.
— Этого недостаточно.
— Кому как. Во-первых, автомобиль, оружие и документы подлинные. Не знаю случая, чтоб русские легко расставались с трофеями. Во-вторых, с первых дней нашего пребывания в Городе я осведомлен об оставленной большевиками группе. Знал фамилию их руководителя. Это его документы принес Кернер. Вы хороший солдат, Эрвин, но слабо разбираетесь в нюансах поведения большевиков. Утрата партийного билета и постановления большевистского райкома равнозначна смерти его владельцу. Поэтому я не сомневаюсь: этот Спиридонов в самом деле убит.
— Возможно. Однако есть и другой вариант. Спиридонов убит соперником в борьбе за власть, и этот другой, более предприимчивый и жестокий, сейчас возглавил диверсионную группу.
— Ого! — воскликнул Ланге. — Браво, Эрвин! Полагаю, вы можете назвать имя счастливчика?
— Из донесения следует, что мнимый фельдфебель прекрасно говорил по-немецки.
— Я так и знал! — хлопнул себя по колену Ланге. — За что вы так не любите Кернера, Эрвин?
— Я ему не доверяю.
— Отчего?
— Это трудно выразить словами.
— Попытайтесь!
— Он не похож на других русских.
— Он немец.
— На фольксдойче он тоже не похож. В нем нет почитания власти. Он вежлив, держится на нужной дистанции, но в глазах его нет смирения. Как будто не мы завоевали его страну, а он с армией пришел в нашу.
— Даже не намекайте! Не представляю большевиков на Унтер-дер-Лиден!
— Тем не менее, Кернер смотрит так.
— Я замечал, — задумчиво сказал Ланге. — Но относил это за счет заносчивости. У молодца все легко получается…
— Что подозрительно.
— Не настолько, чтоб я поверил.
— Вы, Карл, слишком благодарны ему за спасение. Ваши теплые чувства понятны.
— Теплые чувства оберштурмфюрер Ланге питает только к одному человеку, — возразил эсэсовец. — Самому Ланге. Так нас учили, и чему я неуклонно следую. Нас также учили строить обвинение на более весомых фактах, чем дерзкий взгляд.
