Старуха перебирает завязки на своем платье и кланяется:
— Так, господин граф. А что до того человека… Не знала я ведь ничего. Господин мой в видении обещал, что придет. И когда явился тот рыцарь, подумалось мне, что это он и есть. Больно уж не похож он был на обычного-то человека. Да и когда волю его хотела отнять, не вышло у меня ничего, а будто оттолкнуло меня от него что-то. Вот я и подумала: может, это и вправду… Он? Может, вошел Он в человека, а освоиться как следует не сумел, а потому и говорит временами что-то совсем непонятное?
Граф негромко смеется:
— Ты дура, Рихо.
— Вот уж вы правы, ваша светлость, — дура дурой, — старуха тоже пытается засмеяться в тон Альфаро, но получается у нее не очень естественно, — это уж потом от ваших людей я узнала, зачем господин привел в Лангедок этого рыцаря и чего от него хотел добиться… Жаль, конечно, что не все вышло так, как вы хотели…
— Вышло так, что лучше и не придумаешь, — перебивает ее граф, — а то, что моим людям не пришлось вылезать, чтобы подправить события, — очень хорошо. Один дьявол только и знает, что мог бы натворить наш отшельник, если б мы там появились. А так… Вышло — лучше и не придумаешь, — повторяет он.
— Значит, удалось? — осторожно спрашивает старуха. — Ведь мы, после того как ваши люди нас из деревни взяли, и не слышали ничего толком про то, что там дальше случилось.
Альфаро несколько секунд, улыбаясь, смотрит на старуху.
— Можешь радоваться, старая ведьма. Твоя порча оказалась удачна, как никогда. Приманила, как я слышал, к вашей деревеньке целую банду.
— А дальше-то, дальше-то что было? — спрашивает старуха, и живой интерес вспыхивает в ее глазах.
— А с госпожой Амандой что? — набравшись смелости, спрашивает ее молодая спутница. — Плохо, если с ней что-нибудь случилось, потому что она нам никогда зла не чинила…
Альфаро, не отвечая, смотрит на них, и под его взглядом женщины теряются. Улыбка графа становится шире, в ней сквозит какое-то умиление.
— Зачем вам это знать? — спрашивает он. — Для всего мира вы мертвы. К чему мертвым интересоваться такими подробностями?
Женщины в замешательстве.
— Приведи солдат, — говорит граф Мигелю.
А когда вооруженные люди появляются в зале, граф распоряжается:
— Старуху — сжечь… Эй, куда вы ее поволокли? Стоять. Сначала — при мне — свяжите ей руки, завяжите глаза и рот. Эта женщина — ведьма, и она может околдовать вас. А что до молоденькой… — Он задумчиво глядит на Жанну и снова переходит на южнофранцузский диалект. — Девочка, отвечай на мои вопросы правдиво, ибо от этого зависит твоя жизнь. Ты уже присягала Великому Мастеру, или же, как его именуют в просторечье, Сатане?
Жанна с ужасом смотрит на бабку, которую солдаты валят на пол и вяжут руки, потом — с еще большим ужасом — на графа и отрицательно трясет головой.
— Превосходно. Доводилось ли тебе когда-нибудь встречаться… с отшельником Иммануилом, который жил недалеко от вас?
— Да… Один раз… Я видела его издалека… Бабушка запрещала мне разговаривать с ним.
— Твоя бабушка совершала иногда и довольно разумные поступки… — Лицо графа озаряется улыбкой.
— Итак, — произносит он с удовлетворением, — все в сборе. Ненависть, Истина и Сила. В темницу ее! Да стерегите получше!
…Родриго умер не сразу. Несмотря на тяжесть полученных ран, он был еще жив, когда мы с Жаном вынесли его с ристалища. Каким-то чудом он сумел протянуть еще несколько часов, сражаясь со смертью с таким же упорством, с каким бился со своими врагами при жизни. Уже зашло солнце, а он все медлил ступить за последний рубеж, отделяющий живых от мертвых. Было ясно, однако, что до утра он не дотянет.
* * *
…Ричард Английский и другие гости графа Раймонда пировали во дворце, отмечая завершение турнира, а мы с де Эльбеном сидели перед шатром Родриго и смотрели на пляшущие языки крохотного костерка, разгонявшего тьму. Не в наших силах было чем-либо помочь барону. Единственное, что мы могли сделать, — найти священника, который подготовил бы барона к смерти, проведя все те обряды, коим жители этого века придавали такое большое значение. Родриго, который то приходил в сознание, то снова уплывал в забытье, сейчас разговаривал с ним, а мы с де Эльбеном ждали завершения этого разговора, потому что больше нам делать было нечего.
— Никогда от Ричарда не было добра, — неожиданно проговорил тамплиер. — Ни для кого.
Я промолчал.
— У него только и есть, что показной блеск, который слепит многих. На деле же… — Ги качнул головой. — У него есть слава, но он не сделал ничего, что стоило бы воспевать или что стоило бы помнить. Если бы только он не был королем…
Снова установилось молчание. Длинной палкой я поворочал угли в костре. Тут Ги посмотрел мне за спину, и я, почувствовав сзади какое-то движение, оглянулся.
Это был священник.
— Что-то быстро, — пробормотал тамплиер. Священник остановился у костра и укоризненно посмотрел на нас с Ги.
— Почему вы меня не предупредили, что этот человек отлучен от Церкви? — обвиняюще спросил он. — Я не могу дать ему причастие.
— Какого… — Я с трудом сдержался. — Вы что, не видите, что он умирает? Уверяю вас, барон не сделал ничего, за что его стоило бы отлучать, но даже если и так — сейчас-то все равно уже поздно разбираться! Неужели вы не можете помочь умирающему? Снимите отлучение!
— Это не в моей власти, — сказал священник и, повернувшись, канул во тьме.
Я перевел взгляд на Ги, но тот безнадежно покачал головой.
…Откинув полог шатра, я приблизился к лежащему рыцарю. Шатер был обставлен скудно, по-походному: кровать, сундук, табуретка перед кроватью. Рядом с табуреткой — три зажженные свечи в подсвечнике.
Барон лежал неподвижно. Дыхание его было тихим, почти неслышным. Голова, правая рука и верхняя часть торса были замотаны тряпками, пропитавшимися кровью. На губах Родриго была кровь, а в груди время от времени что-то тихо булькало.
Я сел на табуретку и с горечью посмотрел на человека, который еще этим утром был образцом доблести, ловкости и силы. Если бы только его убийца не был королем…
Глаза барона широко открылись, пытаясь пробиться сквозь застилавшую их тьму.
Едва слышно:
— Андрэ… это вы?
— Да.
— Я ничего не вижу… — Он долго молчал, собираясь с силами. — Священник ушел?..
— Да.
— Я не хочу… умирать так… под проклятьем.
Я поднялся:
— Я найду другого. И либо он снимет с вас отлучение, либо я отрежу ему голову.
