Агент ГПУ в короткой шинельке, подошедший с намерением обыскать меня, замирает. Но старший быстро находит для себя решение:
— Доставим, куда приказано, а там разберутся. Ну, чего встали!?
И тут на сцене появляется новая фигура. Сверху по лестнице спускается… Ну, как вам сказать? Джентльмен, не джентльмен, но весьма прилично одетый то ли господин, то ли товарищ. Фетровая шляпа в тон распахнутому габардиновому пальто, под которым виднеется весьма приличный костюм. Небрежно болтающееся шелковое кашне не мешает разглядеть дорогую заколку в галстуке. Франт мурлыкает себе под нос что-то явно не на русском языке. Он не слишком твердо держится на ногах, а в левой руке у него пузатенькая бутылка, снабженная заморской этикеткой, и в той бутылке плещется коричневатая жидкость.
Пошатываясь, богато экипированная фигура подходит к нам. Выворачивая шею, пытаюсь рассмотреть персонаж внезапно образовавшейся интермедии. Ухоженное лицо, запашок спиртного смешан с запахом приличного одеколона, на лице черные усики и аккуратная бородка-эспаньолка.
— Проходи, проходи, не задерживайся! — прикрикивает на него старший.
Человек замирает на мгновение, затем лицо его расплывается в широкой улыбке.
— О, компаньерос!
Размашистым жестом он раскидывает руки в стороны, как будто желая обнять чекиста. Тот отстраняется, но немалое число капель жидкости из бутылки при этом выплескивается на его куртку. Чекист тихо матерится сквозь зубы, машинально опускает глаза к пятнам, расплывающимся на его одежде, и левой рукой пытается стряхнуть спиртное.
Заграничный франт вдруг превращается в стремительный вихрь. Доли мгновения — и он уже стоит позади старшего группы, а вывернутый из руки чекиста наган упирается тому под подбородок. В наступившей тишине слышно, как бутылка катится по полу, а затем замирает.
— Всем стоять! — Резкий повелительный голос стегает по нервам, как хлыстом. — Оружие на пол!
Собственно, наган успел выхватить только один сотрудник ОГПУ — тот, в короткой шинельке, что собирался обыскивать меня. Двое других вцепились в нас с Лидой и оружие достать не могут. Тем более, что «дед», воспользовавшись суматохой, зашел сзади и теперь им в спины глядят стволы двух его «люгеров».
Не нравится мне все это. Неясно, на чьей стороне играет этот франт. И, главное, — вдруг не выдержат у кого-нибудь нервы, хлестнет выстрел, и пойдет перестрелка… А тут Лида! Долго ли шальной пуле метнуться куда не надо. Что же делать?
Грохот сапог на лестнице снизу заставляет меня скосить глаза.
— Куличков! Куличков! — кричит с лестницы какой-то, еще не видимый мне человек. — Ты здесь?
— Здесь я! — мрачным тоном отзывается старший группы. Видно, кричащий ему знаком.
— Все отменяется! Приказано сворачиваться и уходить! Не встревать ни во что! — снова кричит человек, бухая сапогами по лестнице и поднимаясь все выше и выше.
— Где ж тебя раньше-то носило, окаянство твое паскудное! — в сердцах выпаливает чекист, под челюсть которому по-прежнему упирается ствол его собственного нагана.
— Как приказали, так я сразу бегом сюда, — запыхавшись, оправдывается новое лицо в нашей драме, выскакивая на лестничную площадку и растерянно останавливаясь при виде открывшейся ему мизансцены…
В общем, столько мата подряд, в разнообразном авторском исполнении, я, пожалуй, еще ни разу в жизни не слышал. Самым приличным словом в этом потоке было довольно экзотическое для моего прежнего времени выражение «храпоидол». Грешен, хотя и не люблю нецензурщины, но и сам добавил толику в эту полифонию, когда, наклонившись над Лидой, и попытавшись помочь ей подняться, услышал ее болезненный вскрик, и затем стон — «плечо!..».
Вдвоем с «дедом» мы бережно поднимаем ее с пола.
— Эй, матерщинники! — окликает все еще бранящихся между собой чекистов «дед». — Раз уж вы девушке плечо вывернули, дали бы свою машину, что ли, до больницы ее подвезти. Тем более, что и вашему товарищу помощь требуется, — кивает он на здоровенного агента, который, скривившись, сидит на полу, а рядом по линолеуму размазано несколько пятен крови. А, так это его Лида зацепила вторым выстрелом, когда он крутил ей руки.
— Профессионал. Уважаю, — тихонько говорит «дед», ни к кому не обращаясь. О ком это он? Оглядываю всю нашу пеструю компанию. Ага! Франт успел раствориться в сумраке коридора — и никто не заметил, как.
— Но слишком рисково работал, — добавляет «дед». — Видно, характер такой, лихой. Когда-нибудь может крепко нарваться.
У команды чекистов неподалеку оказывается маленький фордовский грузовичок, и, кое-как загрузив туда пострадавших и устроившись сами, всей оравой едем к Склифосовскому.
— Ты что, и вправду только что от Дзержинского? — интересуется у меня старший, пристроившись рядом в кузове.
— Вот как с тобой разговаривал! — уверяю его.
— Ну, ты пойми — у нас же приказ был! — оправдывается чекист.
— Да ладно, все я понимаю. Хорошо уже, что не перестреляли друг друга ненароком. Теперь вот всем рапорта писать придется. Ой, и не по одному разу, — у меня вырывается хорошо рассчитанный вздох. — А к тебе претензий нет. Полномочий ты не превысил, захват твои люди провели довольно грамотно. Только тот, что в ногу ранен, малость оплошал — раз у объекта захвата в руке уже был пистолет, ему надо было сначала оружие выбить.
— Это верно… — задумчиво отозвался старший. — У него подготовка малость хромает. Силен как черт, а оперативной смекалки недостает.
Вывих Лиде вправили довольно быстро, а товарищи из ОГПУ оказались столь любезны, что даже отвезли ее домой.
— Хорошо, что папа опять на работе задержался, — такова была ее первая реакция, когда мы, уже далеко за полночь, вошли в дверь ее квартиры. — У него наверняка сердце прихватило бы, как увидел, что тут творилось. — И тут же, перескочив на другую тему, поинтересовалась у «деда», который все это время неотлучно находился рядом с нами:
— А откуда этот иностранный господин нарисовался, не знаете, случаем?
— Так не представился же он, — с усмешкой развел руками «дед».
— Думаю, такие кадры есть только в двух ведомствах — в Коминтерне и в ИНО, — высказываю свои соображения. — Коминтерн к нашим делам никаким боком, так что, вероятнее всего, это Михаила Абрамовича человек.
— Не лишено, — отзывается «дед». — Как вариант. У тебя ведь с Михал Абрамычем завязки-то есть?
Ага. Прямо щас я тут все и доложил о моих завязках с «Михал Абрамычем».
— Чайку с нами попьете? — прервав повисшее молчание, интересуется Лида, осторожно устроившись на диване.
