— Что они? Один боится разорения, другой — немилости кесаря… Верно говорят: один Зевс свободен.
— Как вы, христиане, зовете Зевса? Иегова? — Ратмир в упор глянул в глаза проповеднику. — Выходит, это он хочет, чтобы все так мучились?
Филарет не отвел взгляда.
— Прежде чем винить господа, оглянитесь на себя. Вы несли другим меч, грабеж, неволю — и Господь воздал вам тем же. Теперь лишь в его власти вернуть вам свободу — в этой или в иной, лучшей жизни. Ему не нужны от вас жертвы, только кротость, милосердие, смирение…
Ратмир ударил кулаком по борту:
— Я ходил только на тех, кто на нас нападал. У вас в Ольвии прежде бывал — и гвоздя не украл. А грех за собой знаю один: по пьянке дал себя скрутить и серебро отнять, что племя собрало, чтобы своих из неволи выкупить. Через нечистое место, мимо колдунов ехал и даже не зачурался. Такой грех не смирением, не молитвой искупают — жертвой Перуну. Кровавой, человеческой!
Дед Малко примирительно, не спеша заговорил:
— Кто знает, может, Христос нам, бедным невольникам, поможет, а может — Перун. Слыхали вы, ребятушки, о громовичах? Перун по небу не один летает, а с дружиной — из воинов, что при жизни крепко за род-племя стояли. Гром гремит — то копыта их коней стучат, молнии — их огненные стрелы да секиры, звезда падает — то летит воин Перунов огненным змеем. И летает такой змей к бабе одинокой, а то и к замужней — как постылого мужа дома нет. И вот родится у нее сын с волосами золотыми, будто у самого Перуна. С виду громович — как все ребята, только сила у него непомерная: в семь лет мельничными жерновами в бабки играет, как никто не видит. Семнадцати лет приходит в полную силу, является к нему крылатый конь огненный и уносит громовича на небо — рай Перунов от злых змеев водных-подземельных охранять да чертей и упырей молниями бить. А до того скрывает он свою силу от людей. Коль узнают прежде времени, кто он, прилетит-приползет змей, и доведется недорослому громовичу биться с ним насмерть — на верную смерть.
— Кончай грести языками! Господин трибун идет и с ним правители города!
* * *
Солнце уже опускалось в воды лимана, когда галера подошла к Золотому Мысу — последнему греческому городку к востоку от Ольвии. Домики с черепичными и соломенными крышами теснились на высоком холме с крутыми склонами. На востоке у самого горизонта зеленели камышами острова — только они да еще сильное течение напоминали о близости могучего Борисфена. Так был тих летний вечер, так спокойна серебряная ширь лимана, что невольно хотелось спросить — богов ли, всеведущих ли мудрецов: «Зачем делить мечами этот мир, бескрайний и прекрасный? Зачем осквернять маслянистыми пятнами крови эти воды, которые обагряет вечная огненная кровь Солнца?»
Молчали Аркесилай, Филон, Демарат и Никомах, сбившиеся в кучку у палатки на корме. То, для чего они приплыли сюда, казалось теперь диким сном, наваждением подземной Гекаты. Молчал стоявший посредине корабля со сложенными на груди руками Марций Слав. Молчал Филарет, преисполненный благоговения перед творцом этого мира.
Молчали ничего не ведавшие солдаты, матросы и гребцы — да им и не полагалось ничего знать, Лишь Маркиан, стоя на самом носу, над деревянной головой ворона, скидывал мир все тем же презрительно-насмешливым взором. Он знал: прекрасное в этом мире — лишь маска гнусной и грязной материи, подобной нарумяненной блуднице. Да еще Фабриций с Сергием усмехались, предвкушая зрелище, перед которым ничто самые роскошные и кровавые игры Колизея.
Да, все было обманом: мир, тишина. На севере, в степи, уже дымились костры и временами показывались всадники в панцирях — аланы, а между восточных островов зоркий глаз трибуна заметил три движущиеся точки. Вот они приближаются, растут…
— Три однодеревки, и в каждой по сорок вооруженных варваров — против наших десяти солдат… Что ж, зови свою змею, колдун!
— Да смилуется над нами Господь! — сокрушенно проговорил Филарет.
Маркиан выпрямился, повернул камнем наружу свинцовый перстень и вышел на средину корабля. По дороге он остановился возле Ратмира, коснулся железным перстнем оков молодого анта и пробормотал несколько непонятных слов. Затем гностик обратился на север и воздел руки. Гранат в его перстне вспыхнул кровавым огнем, будто глаз хищника, и громкий, хриплый голос колдуна ворвался в закатную тишину.
— Абрахас! Абрахас! Ты, чье число — триста шестьдесят пять, всесильный, заключающий в себе время и потому владеющий всем миром — днем и ночью, злом и добром! Явись на зов владеющего полным знанием!
И все увидели, как из вод лимана поднялся призрак: с головой петуха, руками человека и змеями вместо ног, одетый в панцирь и держащий кнут и щит.
— Вызови Змея Глубин, безжалостного, непобедимого, которому назначено разрушить мир! Да обратится его ярость на идущих с востока! Да погибнет все, что должно погибнуть!
Глаза призрака полыхнули тем же кровавым пламенем, и видение исчезло. А впереди корабля море как-то странно заволновалось. И вот уже сквозь сине-зеленую толщу воды проглядывает что-то огромное, длинное, темное. А может, только мерещится? Но по волнению лимана заметно — под водой что-то быстро движется навстречу трем ладьям. На миг из воды выступило черное, скользкое чешуйчатое тело…
А ладьи все ближе — с низкими дощатыми бортами, увешанными красными щитами, с гордо поднятыми драконьими головами на высоких носах. На передней ладье, у мачты, — варвар в красном плаще с золотой застежкой, высокий, с длинными светлыми волосами и густыми вислыми усами. Окинув взглядом одинокую галеру, он что-то зычно крикнул — и две другие ладьи устремились вперед, чтобы обойти римское судно с обоих бортов. Даже призрак с огненными глазами не остановил их, почитающих трусость худшим из грехов, которого не прощают ни боги, ни предки.
Вдруг ладья слева накренилась правым бортом и в следующий миг опрокинулась. И тут же прямо перед носом второй ладьи из воды показалась огромная — длиной в два-три человеческих роста — голова со светящимися желтыми глазами. Открылась пасть, и белые частые зубы впились в горло деревянного дракона. Еще миг — и ладья, увлекаемая чудовищем, скрылась под водой. Вот змей снова вынырнул и, вспенивая воду, ринулся к оставшейся ладье. Изгибы его тела то вздымались из воды, словно горбы верблюда, то снова исчезали. Варвар в плаще махнул рукой, и рой стрел обрушился на змея, — чтобы отлететь от него, будто от скалы.
— Его чешую не пробьет даже стрела из катапульты, — громко, но спокойно произнес Маркиан.
Поравнявшись с судном, змей поднялся из воды на высоту мачты — и бросился на ладью, чтобы обвить ее своим телом и скрыться вместе с ней в глубинах. На поверхности моря остались лишь кричащие и ругающиеся варвары. Вот среди волн мелькнул красный плащ предводителя. А змей уже снова вынырнул — ненасытный и несокрушимый. Предводитель поплыл к нему, загребая одной рукой и держа в другой меч. Клинок обрушился на шею чудовища и… разлетелся на куски, не оставив даже царапины. Огромная лапа змея, когтистая и перепончатая, поднялась из воды, и кости отважного варвара захрустели в могучих когтях. Другие пытались уплыть, но змей настигал и пожирал их с быстротой и аккуратностью цапли, ловящей рыбу.
Солдаты и матросы ликовали, с хохотом указывали пальцами на гибнущих варваров. Отцы города не выражали своих чувств так бурно лишь из нежелания уподобиться кровожадным римлянам. Бормотал молитвы Филарет. Гребцы подавленно молчали. И только дед Малко и Нгуру видели, что творилось с Ратмиром. Лицо молодого анта исказилось от душевной боли, в золотистых волосах выступила седина, сквозь зубы прорывался стон — стон зверя, израненного и связанного. Из-под железных наручников текла кровь — юноша пытался разорвать оковы.
— Главное зрелище впереди, — громко произнес Маркиан. Его презрительная улыбка приобрела оттенок самодовольства.
Неожиданно дракон поплыл к Золотому Мысу. Столпившиеся на берегу жители городка бросились врассыпную. Вспенивая волны, змей вылез на сушу и пополз балкой, защищавшей холм с юга и запада. Желтые плиты песчаника крошились под могучими лапами дракона, голова его показалась с восточной стороны холма, а хвост все еще скрывался в море! Черное кольцо толщиной больше человеческого роста опоясало холм и стало медленно стягиваться. Встревоженные женщины метались, загоняя детей домой, мужчины выбегали из домов с оружием в руках. Испуганно ревела скотина. Вдруг каменная стена, защищавшая городок только с севера, дрогнула и обрушилась. Черный чешуйчатый вал встал из клубов пыли и пополз, подминая ограды, деревья, дома, животных, людей… Пытавшиеся бежать вниз по склону первыми попали в пасть змею. Не обращая внимания на ломающиеся о его чешую стрелы и копья, дракон своей заостренной головой, как тараном, разваливал дома, пробивал своды подвалов — и тут же пожирал прятавшихся там.
