— Значит, оставим большие, но возьмем все малые, — решил Яков Бородавка. — Будешь ими всеми командовать, как куренной атаман.
От такого заманчивого предложения отказываться было опасно. Запорожские казаки недаром напоминали мне Каталонскую компанию.
— Возьмем начиная с полупушек, двенадцатифунтовок, и меньше, — предложил я. — Для них обязательно надо будет изготовить лафеты, объясню, какие. На них будет легче перевозить и стрелять.
— Как скажешь, так и сделаем, — сразу согласился кошевой атаман.
Глава 54
Я сформировал батарею из шести кулеврин, снятых со шхун, еще одну из восьми полупушек и две батареи по шесть восьмифунтовых фальконетов. Орудиями меньшего калибра каждый курень распоряжался по своему усмотрению. Я сам отобрал опытных артиллеристов, провел с ними трехдневные учения, потратив несколько бочек пороха, благо было его вдосталь. Кулеврины и полупушки обслуживали по четыре человека, а фальконеты по три. Колеса для лафетов я взял от арб, потому что они выше. Это особенно важно для переходов по степи. Дороги в этих краях и в двадцать первом веке будут далеки от идеала. Римляне, к сожалению, эти земли не захватывали. Каждое орудие цеплялось к двуколке с зарядным ящиком, в котором были десять-двенадцать зарядов. Тащила ее пара лошадей. Остальные боеприпасы везли на арбах.
Двигались мы в хвосте армии, перед обозом, от которого нас отделял курень Богдана Конши, самый маленький, всего тысяча шестьсот человек, но зато все конные. Они должны были в случае чего прикрыть и обоз. Всего в поход отправилось около сорока тысяч казаков, включая три тысячи реестровых, получивших название гетманского полка. Гетман Малой Руси Петр Сагайдачный считал себя главнокомандующим, а кошевой атаман Яков Бородавка был уверен, что командует запорожскими казаками. Двоевластие мне не нравилось. На войне оно может стать причиной поражения. О чем я и сказал кошевому атаману, когда мы шли к Киеву на соединение с реестровыми казаками, а потом и Петру Сагайдачному.
Он подъехал ко мне, возвращаясь с осмотра обоза, на второй день совместного похода. Сопровождали его два десятка реестровых казаков, облаченных в кирасы и едущих на справных лошадях. Неподалеку были замечены небольшие отряды крымских татар, поэтому все были готовы отразить внезапное нападение. На Петре Сагайдачном рак был европейской работы, с «гусиной грудью», покрытый красным лаком, как и горжет, оплечья, наручи и набедренники. На голове позолоченный, сфероконический шлем-ерихонка с ребрами жесткости, плоским козырьком, скользящим наносником, наушами и пластинчатым назатыльником. Вооружен гетман саблей, кончаром, булавой и четырьмя пистолетами, причем все были в кобурах, две из которых прикреплены перед седлом, а две — позади. Везет его вороной иноходец, довольно рослый, сантиметров на двадцать выше моего, тоже не маленького.
Поравнявшись со мной и поздоровавшись, Петр Сагайдачный сказал:
— Я слышал, ты собираешься покинуть товарищество, уехать к франкам.
Казаки вслед за турками всех западноевропейцев называли франками.
— Да, — подтвердил я. — Вырос там, тянет домой.
— Это хорошо, — произнес он и признался с тяжелым вздохом: — Самому иногда хочется бросить это все и уехать подальше, поселиться в большом городе, где тихо и спокойно!
— А где сейчас тихо и спокойно?! — возразил я.
В Западной Европе уже третий год шла война протестантов с католиками. Рубились жестоко, уничтожая всё и всех, как и положено народам, считающим себя более цивилизованными.
— Тут ты прав, — согласился со мной гетман Малой Руси.
— Тебе бы договориться с Яковом Бородавкой. Два командующих — это слишком много для одной армии, — предложил я.
— У тебя с ним отношения не сложились? — первым делом поинтересовался Петр Сагайдачный.
— У меня с ним нормальные рабочие отношения. Стараюсь ни с кем из своих не ссориться, — ответил я. — Просто не хочу погибнуть из-за того, что каждый из вас решит действовать по-своему.
— Я ему предлагал стать моим заместителем. Говорит, что под ляхов не пойдет. Получается, что я для него лях, — признался гетман. — Не любит он знатных. И тебя не переваривает. Как был он рогулем, быдлом, так и остался.
— Мне с ним детей не крестить. Разобьем турок — и расстанусь с ним, надеюсь, навсегда, — сказал я.
— Может, и раньше расстанешься! — ухмыльнувшись, произнес Петр Сагайдачный и поскакал дальше.
Сопровождавшие гетмана почтовые посмотрели на меня внимательно, как наемные убийцы на возможного кандидата в жертвы. Если бы меня уже заказали, смотрели бы без интереса. В общении с бандюками есть свои приятные моменты.
Глава 55
С польской армией мы соединились возле городка Хотин, расположенного на высоком правом берегу Днестра в месте переправы через реку. Городок состоял из крепости на каменистом мысу и посада. Крепость была крепкой. Каменные стены в некоторых местах достигали высоты метров тридцать, если не больше, а шириной были шесть метров. Три башни, крытые черепицей, лишь ненамного возвышались над стенами. Четвертая, проездная, единственный вход в крепость, была вровень со стеной. Двор делился домом кастеляна, сложенного в шахматном порядке из квадратов красного и белого кирпича, на две части — северную, дальнюю, Княжью и южную, Воинскую. Крепость окружал ров шириной метров семь. Примыкающий к ней посад был защищен рвом шириной метров десять и стеной их заполненных землей срубов.
В крепости поселился со своей свитой главнокомандующий польскими войсками гетман великий литовский Карл Ходкевич — шестидесятилетний плотный мужчина с редкими седыми волосами и усами, концы которых были загнутыми вверх. И надбровные дуги у него были изогнуты вверх, из-за чего казалось, что брови залезли на лоб от удивления. Оттопыренные уши наводили на мысль, что в детстве воспитывали будущего гетмана так же, как обычных деревенских пацанят. В тот день, когда я видел великого литовского гетмана в первый раз, одет он был в синий жупан с золотыми пуговками, подпоясанный наборным ремнем из золотых прямоугольных пластинок, и обут в красные сафьяновые сапоги с вышитыми золотыми нитками крестиками в овальных рамках. Карл Ходкевич стоял на крыльце того, что раньше называлось донжоном, а теперь стало жилым домом владельца замка, встречал гостей — гетмана Малой Руси Петра Сагайдачного. Был гетман великий литовский без головного убора. Там встречают близкого человека, родственника или ничтожного просителя. Насколько я знаю, Петр Сагайдачный в родственниках Карла Ходкевича не числился. Если и понимал гетман Малой Руси тонкости политеса, вида не подал. Наверное, купился на улыбку главнокомандующего польской армией — типичную улыбку будущих западноевропейцев — растянутые до ушей губы и холодные, расчетливые глаза.
Надо признать, что нашему приходу поляки очень обрадовались. Крымские татары под командованием Джанибек-Гирея, сопровождавшие нас во время перехода и беспокоившие мелкими стычками, распустили слух, что разгромили нас. Поляки приуныли. Их было всего тридцать пять тысяч. Такими силами выстоять против трехсоттысячной турецкой армии шансов у них не было. Впрочем, треть турецкой армии составляли обоз и прислуга и еще треть — стражники из городских гарнизонов, умеющие только взятки брать. Карл Ходкевич повел Петра Сагайдачного внутрь дома, а нам, куренным атаманам, сопровождавшим гетмана, предложили подождать во дворе, как обычным слугам. Поскольку большинство этих атаманов — бывшие крестьяне, оскорбления они не поняли.
А я понял и тоже выказал неуважение — отошел в западный угол Княжьего двора, где, окруженные десятком наблюдателей, фехтовали на рапирах немецкий офицер-наемник и польский шляхтичам. Техничный немец — высокий, худой, длиннорукий, белобрысый и узколицый — побеждал импульсивного поляка, низкорослого и пухлого, но очень подвижного, из-за чего напоминал шарик ртути. Сражались обычными рапирами с деревянный наконечник на острие. Иногда после батмана наконечники слетали, но бой останавливали не сразу. Выиграть надо было по результату трех раундов. Видимо, любые поединки появились одновременно с цифрой три.
