начал задавать «Алкоме» вопросы, не касающиеся нашей деятельности. К счастью, такой идеалист не интересовался, как стать властелином мира, неинтересно, а вот как устроен мир, Вселенная, человек, инфузории и чёрные дыры…
«Алкома» каким-то образом знает, отвечает с точными цифрами, я тут же схватился за голову: надо тут же сообщить в Академию наук насчёт того, что всё не такое, как на самом деле, это же какой расцвет науки и технологий…
…но сам же наступил на горло своей искренней песне. Красивой, но глупой, это же расцвет технологий, когда на всё есть ответы, но дорогостоящие и трудоёмкие фундаментальные науки будут забыты, зачем мучиться?
И тогда наступит быстрая деградация. Это всползать к вершинам интеллекта мучительно трудно и долго, а катиться к бабуинности легко и просто.
Сейчас насчёт прорыва с «Алкомой» вообще нельзя и рот открыть, моментально начнётся всемирная драчка за возможность порулить Вселенной. Как бы вообще не закончилось апокалипсисом только из-за вражды и соперничества.
Трое суток, восемь часов и двенадцать минут, сказала «Алкома».
Вселенная нашла решение или это мы сами нашли? Мы же высшая форма Вселенной, но решение настолько ненашенское, что не знаю, то ли это решение?
Останемся жить или существовать, ещё не знаю, но не в кремнийорганических телах, как мечталось. То всё равно Средневековье, хоть и на ином технологическом уровне, мы станем чем-то иным, от того тягостно и тревожно.
Мир все уютнее и защищённее, хотя облом за обломом, как при Великом Переселении Народов, только сейчас стремительно переселяемся в некую бездну.
«Какое Переселение, – мелькнуло в мозгу тоскливое. – Не обманывайся, это конец человечеству».
Да, Вселенная не погубит нас, но мы всего лишь инструмент, сейчас мы каменные ножи, завтра станем скальпелями?
Беззвучно отворилась дверь за спиной, я понял по узкой полоске яркого света из коридора, вошла Валентина, тоже тихая и молчаливая, встала рядом.
– Шеф, – проговорила она тихо, – мне страшно…
– А кому не страшно, – ответил я наигранно бодро, слова придуманы, чтобы скрывать мысли, племя должно видеть во главе того же соплеменного орла, которого ничем не колебнёшь, – но мы рождены для бури!..
– Но «Алкома»…
– Пришёл час, – заверил я так же бодро, – ради которого, как сейчас помню, мы изнутри проломили скорлупу Праяйца!.. И только сейчас выходим в настоящий мир.
Она вышла за мной в главный зал, у пульта собрался весь костяк моей команды, смотрят молча и вопрошающе.
– Время, – проронил я.
– Вперёд к победе коммунизма! – сказал Худерман с пафосом, тут же уточнил опасливо: – А вдруг сингулярность и есть коммунизм?
Лысенко повернулся к нему, покачивая могучими плечами, похожими на валуны, которые катал на гору Сизиф, пока не рассыпались от старости.
– А что теряем? – заявил он пафосно трубным голосом. – Кроме собственных цепей?..
Грандэ взглянул в мою сторону криво и пояснил со смешком:
– Это его тело у него – цепи. Зачем столько сил тратил, мускулатуру наращивал?
Невдалый пробормотал:
– Что тела, их не жалко.
Я отвёл взгляд, он острее других понимает, что лишь потерей тел не отделаешься. Но все стараемся не думать, что потеряться можем и сами.
– Шеф? – произнёс Грандэ с вопросительной ноткой в голосе.
Я остановился у пульта, садиться не стал, почему-то показалось, что в данном случае Enter нужно нажать стоя, оглянулся на бледные напряжённые лица соратников.
Трое суток и восемь часов с того разговора с «Алкомой», истекает одиннадцатая минута.
– Кто бы подумал, – проговорил я в мёртвой тишине, – что, создавая всего лишь байму, откроем дверь в сингулярность?
И легонько коснулся клавиши ввода.
