головешки. Падая на крыши соседних домов, поджигали сухую дранку [113]. В дыму и пламени метались люди в мундирах, стреляли, кололи штыками, убивали и умирали сами. Французы перли вперед, как паровой каток. Захватив ворота крепости, растеклись по улицам, где наткнулись на баррикады. Возле них закипели ожесточенные схватки, которые закачивались одинаково – взятием преграды. Врагов было слишком много: по десятку на одного защитника, а то и более. Остановить эту волну было невозможно – только придержать, чем мы и занимались. Паскевич использовал роту, как пробку для упавшей бутылки с вином – вернее, как две пробки. Мы подлетали к прорвавшемуся противнику и давали несколько залпов, заставляя того притормозить. В рукопашную не лезли – нас бы просто смели. Полчаса, иногда четверть часа передышки давали возможность обороне соседних улиц оттянуться назад и уберечься от фланговых обходов. Мы стреляли, стреляли и в нас. Визжавшими пулями, казалось, был напоен воздух. Теряя людей и коней, рота отступала к Днепру. Плохо было с лошадьми: они выбывали быстрее – слишком крупная мишень. На последний рубеж обороны катить пушки пришлось вручную. Едва успели – строй поляков отделяла от перекрестка пара сотен шагов. Несколько залпов заставили их побежать. Но не приходилось сомневаться: полчаса, четверть часа – и они вернутся.
– Платон Сергеевич! – подковылял ко мне Ефим. – Заряды кончились. Новых взять негде.
– Заклепывай пушки! – приказал я.
– Грех это! – насупился старый фейерверкер. – Столько раз нас выручали. А теперь бросить?
– Не успеем увезти. Упряжек нет, вручную не дотащим.
– А этих запрячь? – он указал на верховых лошадей.
– Люди с ног валятся, – покачал я головой. – Не дойдут. Нам их сберечь надо, пушки – дело наживное.
Ефим вздохнул и отдал команду артиллеристам. Застучали молотки, вгоняя гвозди в запальные отверстия орудий. Не обрадуются французы, получив такой трофей. Через минуту, взгромоздившись на оставшихся лошадей (на некоторых по двое), рота потрусила к переправе. Скоро копыта лошадей застучали по доскам наплавного моста. На том берегу нас встречал Семен со своим отрядом.
– Наконец-то! – обрадовался, обнимая меня. – Уже не чаял дождаться. Где пушки?
– Заклепали! – махнул я рукой. – Заряды кончились, лошадей убили. Решил бросить.
– Ну, и ладно! – сказал он. – Тяжко пришлось?
– Семнадцать человек потерял, – вздохнул я. – Это только убитыми. Раненых не считал.
– Я – двадцать пять, – поделился Семен. – Но пушки вывез. Вон стоят, – он указал на батарею у переправы. Возле нее суетились артиллеристы. – И зарядов есть маненько. Паскевич, как узнал, велел оборонять переправу до тех пор, пока последние защитники не выйдут. Похоже, что вы ими и были. Глянь! – он протянул руку.
Я повернул голову. Противоположный берег Днепра заполняла толпа. Даже отсюда хорошо различался синий цвет мундиров.
– Штабс-капитан! – закричал Семен. – Огонь по противнику! Не позволяйте им захватить мост.
Пушки выпалили. Ядра ударили в синюю волну, прорубив в ней просеки. Метко стреляет Зыков! Французы отхлынули к стенам. Ага, не нравится. Тем временем получившие приказ саперы выкатили на мост бочки и ударами топоров выбили им днища. На деревянный настил хлынула черная смола. Саперы побежали назад, последний бросил в сторону бочек факел. Сухое дерево, политое смолой, занялось вмиг, и мост затянуло черным дымом.
– Вот и все, – сказал Семен. – Отходим.
В этот миг с балкона церкви, сооруженной на месте башни в крепостной стене, выпалили пушки. Ядра ударили в берег у нашей батареи, едва не зацепив орудия.
– Метко палят! – заметил Спешнев.
– Подзорную трубу! – потребовал я. – Быстро!
Видимо, было что-то в моем голосе, потому Семен мгновенно подал мне требуемое. Я раздвинул трубу и поднес к глазу окуляр. На балконе церкви мелькали фигуры, артиллеристы перезаряжали орудия. Стоя в стороне, за ними наблюдал офицер в синем мундире и форменной шляпе с плюмажем. Лица не разглядеть… Я повел трубой к подножию церкви. Белый конь, которого держит под уздцы солдат, вокруг несколько офицеров. Характерные шляпы с плюмажами, блеск эполет… Он! История повторилась. Я сунул трубу Семену и побежал к батарее.
– Штабс-капитан! – закричал, подлетев к командиру артиллеристов. – Стреляйте по балкону церкви. Скорей!
– Зачем? – удивился тот. – Просто уведем батарею из-под огня.
– Там Бонапарт! Я его разглядел.
– Но бить по церкви… – замялся штабс-капитан.
– Она не освящена [114]. Сейчас это просто груда камней.
– Но…
– Исполняйте, Зыков! – рявкнул подбежавший Семен. – Живо!
– Заряжай! – приказал штабс-капитан.
– Точно он? – спросил меня Спешнев вполголоса.
– Зуб даю! – прошипел я.
Он покосился на меня, но промолчал. Тем временем пушки с балкона выпалили во второй раз. В этот раз прицел оказался точнее. Одно ядро угодило в зарядный ящик, разметав его в щепки, вторым убило упряжную лошадь. Я глянул на пушкарей. Они закончили заряжать, и сейчас стояли у орудий с пальниками. Зыков, переходя от пушки к пушке, возился с прицелами. Медленно. Да что ж он!..
– Пали! – приказал наконец штабс-капитан.
Орудия плюнули огнем и дымом. Балкон церкви брызнул каменным крошевом. Одна из французских пушек повалилась на бок. Метко стреляет штабс-капитан!
– Трубу! – потребовал я.
Семен сунул ее в мою руку. Я поднес окуляр к глазу. Ага, засуетились! Так попали или нет? Офицеры в эполетах ломанулись в церковь. Спустя несколько секунд показались обратно. Впереди шагал невысокий человек в мундире и без шляпы. Вот он что-то сказал свите, вскочил в седло подведенного к нему коня и скрылся за стеной.
– Ну что там?
Семен едва не прыгал рядом. Рядом, не сводя с меня взгляда, замер Зыков.
– Не попали, – сказал я, возвращая ему подзорную трубу. – Ускакал Бонапарт. Промедлили.
– Упустил ты свой случай, Зыков! – Семен уничтожающе посмотрел на штабс-капитана. – Могли кончить войну одним залпом. Эх! – он махнул рукой и пошел к лошадям. Я догнал его.
– Не переживай, – сказал, кладя руку другу на эполет. – В другой раз не промахнемся.
– Будет ли он, этот раз? – вздохнул Спешнев. – Сколько еще воевать? Под Салтановкой больше половины роты положил, здесь, считай, тоже столько. Сам едва уцелел. Подо мной коня ядром убило, мундир прострелили в двух местах, от штыка чудом увернулся. А тут один выстрел – и все бы кончилось.
М-да… Надо утешить.
– А скажи мне, друг, – сказал я, обняв его за плечи, – ты у нас теперь кто: капитан или майор?
– Капитан, – ответил он удивленно. – Ты же слышал от Багратиона.
– Представление на этот чин князь еще ранее послал – за дело в Залесье. Под Смоленском ты снова отличился, захватив пушки неприятеля. Вон стоят! – я указал рукой на батарею. Там суетились артиллеристы, цепляя орудия к упряжкам. – Багратион обещал написать об этом государю. Получается майор. И еще орден – один или два, это как отжалеют.
– Майора не дадут, – покачал головой Семен. – Прежде нужно батальон под начало
