детям, показывать „Лес“ Шишкина. „Да где лес-то?“ — спрашивали они. „А вот деревья, — говорила я, — сосны, вы же знаете, какие деревья бывают: ели, берёзы“. — „Что знатьто! дерево и дерево... а ещё пеньки“. Это всё, что они отвечали. Медвежат никто не рассмотрел.
И тут я сделала ещё одно открытие: большинство наших учениц не различали оттенки красок, они знали только название чёрной, белой, красной, синей — и всё. Когда я рассказала об этом в нашем кружке, оказалось, что многие учительницы знали о таких случаях из своего опыта. Одна кормилица, попавшая в Москву из глухой деревни, не могла привыкнуть к большому зеркалу, вставленному в стену, она хотела пройти через него, принимая своё отражение за женщину, которая шла к ней навстречу в таком же сарафане и кокошнике, как она.
Другая, когда её сняли в фотографии со своим сыном, не понимала, что это она на карточке, и не различала своего ребёнка у себя на руках».
По свидетельству учителей, в конце XIX — начале ХХ в. дети, поступавшие в школу, не знали «элементарных вещей»: две трети могли сообщить только своё уменьшительное имя, а не крещёное; фамилий не знал почти никто, а многие не знали имён своих отцов, матерей, дедa и бабки, не знали правой и левой руки, не определяли, где верх, а где низ. Бог для них был равнозначен иконе, вместо молитв бессмысленно бормотали: «Господи сусе». Не умели перекреститься, не могли сосчитать пальцев на руке.
Добавлю ещё два наблюдения. «Некоторые матери, у которых много детей, нередко забывают имена их: однажды в с. Колягине мать принесла грудного ребёнка в церковь причащать его, когда священник спросил, как зовут ребенка, она растерялась и чуть не с плачем вскрикнула: «Батюшка, захлестнуло, хоть убей, не помню. Больно много их у меня».
"Как только ребёнок начинает выговаривать слова, то в большинстве случаев, его начинают уже приучать молиться, в некоторых семьях нередко можно видеть ребёнка, который ещё и говорить-то путём не умеет, но уже лепечет молитву, крестится и кланяется в ноги, хотя, видимо, и не понимает, кому, так как кланяется и крестится иногда перед дверью, иногда перед человеком. Вследствие того, что детей приучают так рано читать молитвы, большинство чрезвычайно перевирает молитвы, не понимая их значения и смысла«".©
Слушали все это с недоумением, когда Егор закончил, выдохнувшись — Захар с раздражением поинтересовался: «Что это за херня, откуда у тебя это вообще?!»
— С интернета откуда-то, люди со светлыми лицами писали, ну эти, которые прекрасную Россию будущего хотели построить, без атавизмов и родимых пятен социалистического прошлого. Я их сам недолюбливаю, либералов этих — не то слово! — Тут же открестился от зачитанного Егор.
— Этих писателей наш Викул в батраки бы не взял! А Ефим с почтовой станции — говно за лошадьми убирать! — Взъярился Анисим — Тут одно из двух, или мир это не наш, параллельный, или писали этот пасквиль педерасты!
— Тих, тих дед, — успокаивающе произнес Расул, — это не про наших написано, там начало двадцатого века фигурирует. Не исключаю, что за эти вот следующие сто с лишним лет — крестьянство в стойло загонят и загнобят. Такие же люди со светлыми лицами, любители всего «прогрессивного западного», как и у нас там. Из тех, что любят вещать про отсталую лапотную Россию и противопоставлять ей Запад, с его «демократическими ценностями».
— Мне тут Иргиз рассказывал, — негромко добавил Егор, — как башкирские поселения солдаты жгли, кто сопротивлялся — тех без жалости вырезали. И русские деревни так же. Читаю сейчас, что нашел из исторических материалов — крестьянские восстания по всей стране то тут, то там вспыхивали. А если не восстания, то волнения и бунты, которые жестко подавлялись. Всю дорогу, до революции. Так что не просто так в семнадцатом бар резали и на вилах поднимали, не на пустом месте всё это взялось.
Председатель резко перебил: «Отставить упаднические настроения! На рожон не попрем, но и шею в ярмо совать не будем! У тебя вон», — он посмотрел на Егора, — «пол-ангара удобрений, занимайся, сколько надо народа — выделю. Давайте разбегаться, ночь уже, нефиг пьянствовать, завтра всем на работу. Давай-давай, допиваем и по домам! И по деревне языком не трепите!»
Свежий морозный воздух после амбре гаража приводил в чувство, как ватка с нашатырем. Закурили и по тропкам двинулись по домам. Егор с тестем в одну сторону, Анисим с Расулом в свой конец, а Захар с Лёхой и участковым приотстали — им было в центр. Подождав, когда стихнет скрип снега от удалявшихся фигур, Председатель, понизив голос — поинтересовался у Лёхи: «Ну, что там Вахромей рассказывает?»
