— Уверен, что успеешь?
Пьян-то он пьян был, но профессиональный глаз военного вмиг распознал метательный захват. Пару минут мы смотрели друг на друга, меряясь взглядами. К тому времени Патрик успел выскользнуть из кабины и поспешал к нам, на ходу примыкая магазин к автомату.
Кто-то из вояк, учуяв неладное, подал голос:
— Ему дорожку отсюда не показать, сэр? Вы только скажите, мы его мигом наладим. Не хуже вертолёта полетит!
Тот встрепенулся было, с надеждой покосившись в сторону торчащих из-под тента кузова прикладов сваленного в кучу оружия, но мой пилот уже сопел мне в ухо, встав рядом. Звонко щёлкнул затвор. Отвёл руку с ножом к плечу и я.
Офицерик сник и, отвернувшись, махнул рукой своей команде:
— По машинам!
Зарычал могучий дизель. Грузовик, выплюнув из выхлопной трубы сизую тучку отработанных газов, отбыл. Я осторожно постучал по борту:
— Отбой тревоги. Солдат больше нет.
Дверца распахнулась. Линейный фельдшер Дженифер Смайли, вылетев из салона, повисла у меня на шее, одновременно плача, благодаря и пачкая халат растёкшейся тушью.
— Ну, всё, всё, малышка. Всё в порядке.
Та вцепилась в меня ещё крепче, боясь отпускать. Льющиеся ручьём слёзы смывали последние остатки косметики мне на грудь.
— Ну-ну. Было — нет, и слава богу. Давай-ка прекращай, не то сейчас успокоительного вколю.
Дженни оторвалась с трудом, подняла заплаканное лицо и затрясла головой:
— Не надо… Я просто очень испугалась. Они все пьяные, грубые, безумные…
Пожилой водитель, поминутно поправляя очки, озабоченно нагибался, с разных сторон заглядывая под передок машины.
— Проблемы?
— Похоже, рулевую тягу оборвало. Здесь не сделать. На буксир возьмёте?
— Извини, родной. Вызов у нас.
— Эхма! Ладно, буду тягач ждать.
— Успехов. — Я повернулся к своему автомобилю. Девчонка ухватилась за мой рукав, потянула к себе:
— Не уезжайте, пожалуйста — вдруг они вернутся? Страшно…
— Да как же, — растерялся я, — вызов ведь на руках.
— Можно тогда с вами?
Я замялся на секундочку, не зная, что скажет Люси. Та не возразила.
— Что ж, залезай.
Дженни взялась было за ящик, но, спохватившись, глянула на себя в наружное зеркало заднего вида.
— Ой, я же ужасно выгляжу!
И спряталась в машине — прихорашиваться. Процесс затянулся. От скуки я начал приставать к водителю:
— Слышь, как это вас угораздило?
— Да они на горке прямо по центру стояли. Я притормозил, посигналил, чтоб дали проехать. Видать, кто-то спьяну ручник отпустил. Ну и вот…
Ну и вот. Я и не подозревал, что жизнь моя стояла вот так же — на откосе. Нет, подумывал, конечно, но мне всегда казалось, что тормоза у меня работают хорошо. Как бы не так!
Вечерний чай с тобой вприглядку, как всегда, был чудесен. Вызов уже лежал в кармане, отпущенные на заправку двадцать минут истекли, я с сожалением встал со стула. Ты задержала меня.
— Шура, можно назначить тебе свидание?
Я не обольщался насчёт свиданий, зная твой злой язычок, потому лишь кивнул:
— Как будет угодно госпоже доктору.
— Тогда приходи сюда после полуночи, когда освободишься.
Не пришёл — прилетел. Такова была воля Божья, что ночь прошла на редкость спокойно, вызовами население не мучило, по одному разу только и съездили. Разговор порхал вокруг совершеннейших пустяков, а я маялся, понимая, что должен услышать что-то очень важное. Столь сильно было то ощущение, что мешало наслаждаться желанным обществом. Так долго вместе — и тревожно. И тягостно.
О чём ты думала тогда? Что для себя решала? Бог весть.
Засерел уже рассвет, потянулся, здороваясь, народ в столовую за утренним чаем. Наконец ты посмотрела в упор чуть покрасневшими после бессонной ночи глазами:
— Шура, а я ведь уезжаю.
Я так и знал. Мне не требовалось расспросов, чтобы понять: далеко и надолго. Один лишь вопрос вымолвил:
— Скоро?
— Скоро. Осенью. Ты будешь мне писать?
А вот этого я не ожидал. Качнул головой потерянно:
— Нет, извини, не смогу. Но мне будет тебя очень не хватать.
Набрал в грудь побольше воздуха и, решившись, назначил свидание. Настоящее. Первое.
— Дженни, а ты веришь в любовь?
Кивнула. Подалась ко мне в кабину через перегородку. Пухлые губы приоткрылись. Она уже готова. Протяни руку — и моя.
Нет, милая. В качестве выражения благодарности я это не приемлю. Мне для этого другое нужно.
Когда же ты поняла, что я тебе небезразличен? Случилось ли это, когда мы одновременно попытались подхватить соскальзывающий со столика медицинский ящик и я невзначай коснулся твоей груди? Меня тогда словно током дёрнуло, а ты, не торопясь уклониться, взглянула как-то искоса, особенно.
Или позже, когда на вечеринке у нашего общего знакомого мы уединились на кухне, приглядывая, чтобы что-то готовящееся там не подгорело, и обсуждая всякие никчёмные глупости?
Или ночью того самого понедельника на «Скорой» передал я тебе своё чувство пристальным взглядом и оно, отразившись на моём лице, вернулось ко мне?
Я выбрал для встречи самое дикое и безлюдное место в округе — кусок оккупированного злющими комарами леса, куда даже местные жители забредают разве что в разгар грибной поры. Многого не ждал — лишь хотел посмотреть на тебя хоть раз без помех, не боясь, что утащат на вызов или плюхнется коллега с кружкой на свободное место, затеяв неуместный разговор. Просто посмотреть. Запомнить. Попрощаться.
Комары выгнали нас на солнцепёк луга. Брошена на траву моя застиранная добела камуфляжная куртка. Лежишь, умостив лицо на руки. Пристраиваюсь рядом, несмело касаюсь прохладной кожи выше локтя, поглаживаю, постоянно ожидая, что отстранишься с возмущением. Не возражаешь, жмуришься ласково.
Осмелев, глажу уже настойчивее, обнимаю осторожно и прижимаюсь щекой к плечу, приподнимая рукав футболки. В ответ — с лёгким стоном:
— Ну почему мне так хорошо с тобой?
Обрыв. Под обрывом — омут. Я, не думая, — вниз головой:
— Потому что я тебя люблю.
Вздохнула, повернулась ко мне, обняла за шею и притянула к себе.
В тишине летнего луга раздался резкий щелчок отпущенного стояночного тормоза.
Патрик вновь и вновь сигналит встречному «доджу» в боевой скоропомощной раскраске. Отчаявшись привлечь внимание, разворачивает автомобиль поперёк дороги.
«Додж», люто скрежеща тормозами, останавливается, едва не боднув наш борт. Бригада разъярённо сыплется наружу из открытых дверец.
— Какого?! — Увидав наши белые халаты и изрядно забросанные грязью эмблемы, сбавляют обороты.
