— Ну что же, у вас есть соответствующий опыт, вам виднее. А не позволите ли внимательнее посмотреть? У меня по этому поводу свои мысли есть.
— Конечно, любой помощи буду рад, особенно в части снабжения и материального обеспечения боевых действий.
К лету четырнадцатого года первый устав бронетанковых войск совместными усилиями обоих офицеров был готов, но потом он надолго застрял в кабинетах Военного ведомства, проходя многочисленные согласования и утверждения, потом в него начали вносить изменения по опыту первых боевых действий. Окончательная редакция его увидела свет только осенью пятнадцатого года.
На новой должности бумажной работы существенно прибавилось, Сергей начал частенько задерживаться по вечерам. Вот в один из таких зимних вечеров в ротную канцелярию заглянул Иваныч:
— Что-то ты часто начал в роте вечера коротать, а иногда и по ночам задерживаешься. Что, к молодой жене не тянет?
— Сам видишь, работы много.
— Только работы? — прищурился Ерофеев, пристально разглядывая Сергея. — Раньше за тобой такого не замечалось.
Иванов не стал кривить душой:
— Не только. Два года вместе живем, вместе едим, вместе в люди выходим, в одной кровати спим, а все равно чужие. Холодная она и далекая. Ты вот мне и то ближе, хоть мы вместе не воевали и в одном танке не горели.
Ерофеев невольно бросил взгляд на свои руки:
— Не хочу вспоминать. Но ты от темы-то не уходи. Что дальше делать думаешь?
— Ничего, оставлю все как есть. Развестись по нынешним законам почти невозможно, да и не хочу я. Несмотря ни на что, я ее люблю, хотя видеть ее равнодушие — очень больно.
— И долго ты еще мучиться будешь?
— Нет, недолго. До августа.
— А что случится в августе? — заинтересовался Ерофеев.
— Война. Или ты забыл? Война все спишет.
— Что-то не нравится мне твое настроение, командир.
— Мне оно тоже не нравится, но другого пока нет. Ладно, Иваныч, иди, не трави душу. Война на носу, а у нас, как всегда, ни хрена не готово.
Первый серийный танк завод сдал только в декабре. В январе не было выпущено ни одного танка. После чего в феврале, после многочисленных доработок, приняли еще сразу восемь из предыдущего задела, но четыре из них пришлось отправить в Петербург. Ладно — техника, пришлось поделиться обученными людьми. С марта батальон начал получать три танка ежемесячно, еще три уходили в Петербург. Невольно подумалось, что в чем-то петербургские чинуши от военного ведомства были правы: к началу войны едва-едва удалось бы укомплектовать один-единственный батальон, а так их будет хотя бы два. А довооружить готовое подразделение новой техникой будет проще.
С апреля же во вторую роту начали поступать бронеавтомобили. Недолго мудрствуя взяли шасси легкового «Руссо-Балта» С24/40, навесили на него броню, один пулемет вперед, второй назад, третий можно было переносить с борта на борт. Никаких вращающихся башен. Пять миллиметров хромоникелевой брони спереди и сзади, три с половиной — по бортам. И все равно легковое шасси оказалось сильно перегруженным, масса машины составляла почти три тонны. Экипаж — три человека.
Сергей недоверчиво постучал костяшками пальцев по броневому листу:
— У нас броня почти в два раза толще, а и то с сотни шагов бронебойная пуля пробивает. Интересно, сколько эта выдержит?
— Обычную остроконечную пулю с четырехсот шагов держит, — подсказал назначенный в бронеавтомобильную роту подпоручик Поляков.
— Значит, ближе четырехсот шагов вам к противнику лучше не подъезжать. А если засада?
Подпоручик только плечами пожал. Как и большинство молодых офицеров, был он немного фаталистом: чему быть, того не миновать.
К июню четырнадцатого года формирование батальона было практически закончено, людьми и техникой танковая и бронеавтомобильная роты были укомплектованы полностью, подготовку экипажей можно было оценить как удовлетворительную, но взаимодействие взводов только начали отрабатывать, а о совместных учениях с пехотой и артиллерией еще только задумывались. Между тем август четырнадцатого накатывался с неумолимостью парового катка и скоростью курьерского поезда.
Новость принес Кондратьев. Офицеры как раз собрались на совещание, посвященное участию батальона в осенних окружных маневрах.
— Слышали вчерашние новости? Эрцгерцога убили.
— Какого эрцгерцога?
— Австрийского, Франца-Фердинанда.
Офицеры к новости отнеслись равнодушно.
Балканы были далеко, там в последнее время постоянно кого-то убивали. Только Сергей подскочил.
— Как убили?!
— Застрелили, насколько мне известно. А чего это вы так всполошились?
— Это война!
Вопросительные взгляды множества глаз скрестились на Сергее, требуя пояснений. Из-за стола поднялся подполковник Кондратьев:
— Господа офицеры!
Шум отодвигаемых стульев. Офицеры замерли, ожидая решения комбата, а оно удивило всех присутствующих еще больше.
— Совещание отменяется, прошу всех вернуться к исполнению своих обязанностей. Штабс-капитану Иванову — остаться.
Когда дверь за вышедшими офицерами закрылась, командир батальона опустился на стул напротив Сергея.
— Про убийство эрцгерцога никто из вас ничего не писал.
— Верно, не писали, упустили из виду. Про причины писали, про ход войны, про последствия, а предлог как-то упустили.
— Значит, месяц у нас еще есть, — сделал вывод подполковник.
— Думаю, есть.
Никогда еще за все время танкистов не учили с такой интенсивностью, за месяц батальон сжег больше бензина, чем за предыдущие полгода. Учились в составе взводов, в составе рот, под конец провели батальонные учения. Раскатанные танками препятствия и укрепления на танкодроме пришлось чинить несколько раз. Жаль только, что учились одни лишь танкисты, отработать взаимодействие с пехотой не представлялось возможным по причине отсутствия таковой.
Еще один вопрос, сильно волновавший Сергея, он задал комбату:
— Что будем делать с «тридцатьчетверками»?
Три танка, равных которым не появится в ближайшие четверть века, бесполезно стояли за воротами ангара. Полностью исправные и готовые к бою, только аккумуляторы на место поставить и сжатый воздух в баллоны закачать. Правда, к двум снарядов — кот наплакал, а третий больше двадцати верст в час разогнаться не может. Но главное их оружие — три радиостанции, в самый раз обеспечить связь рот со штабом батальона.
— Никаких указаний на этот счет не было. Думаю, про них просто забыли, но я запрошу инструкции по поводу дальнейших действий.
— Запроси, а я пока танки проверю.
На самом деле проверка была только предлогом, под ее видом в полутемном ангаре собралось полтора десятка человек — все, кто остался от танкового взвода и отделения десантников. Пробежав взглядом по лицам собравшихся, Сергей набрал в грудь воздуха и начал речь, к которой давно готовился:
— Девять с лишним лет назад мы с вами оказались здесь. Я постарался сделать все возможное, чтобы мы дожили до этого дня. Но вы не хуже меня знаете, что ожидает нас дальше: империалистическая, две революции и гражданская. Уцелеть в этом водовороте будет трудно, тем более что здесь никто не привык прятаться за чужими спинами.
— Лейтенант, ты дело говори, — прервал излияния Иванова бывший сержант, а ныне фельдфебель Вощило.
— А дело такое, приказ о выступлении придет со дня на день. Есть сведения, что нас направят в армию генерала Самсонова.
Народ напрягся. Даже если кто и не слышал о судьбе этой армии, то поддался общему настроению.
— Из остающихся здесь будет сформирована учебная рота, которая будет принимать танки у завода и формировать маршевые пополнения для батальона. Кто-то должен остаться здесь, все пережить и сообщить советскому руководству о грядущих событиях.
— Чего это ты на меня уставился, командир? — возмутился Ерофеев. — Я не останусь. Вы там будете бить, а я тут в тылу свою Матрену щупать?
— Иваныч, тебе уже почти полтинник, с твоим опытом нужно здесь людей учить. Или ты за два с половиной года не навоевался?
— С моим опытом у экипажа больше шансов в живых остаться. Может, я хочу в Восточную Пруссию на тридцать лет раньше въехать? Нет, нет, нет, не останусь, даже не пытайтесь меня уговаривать!
Зная упрямый характер Иваныча — хоть кол на голове теши, а все равно сделает по-своему, — Сергей махнул на механика рукой и обвел взглядом оставшихся. В полумраке не видно выражения лиц, невозможно понять, кто и что думает.
— Может, есть добровольцы? Можно двух-трех оставить.
В ответ тишина. Если кто и хотел остаться, то показать свою слабость перед лицом товарищей не рискнул. Пауза затянулась на несколько секунд. Тогда Иванов принял решение сам:
