разыскать моих агентов. Даже напрягаться не придется. Это конец…»
В дверь постучали. Это был Крюгер.
– Не нашли! – доложил он с порога.
– Хорошо искали? – спросил фон Лютцов.
– Развалины разобраны до последнего кирпича, поселок и окрестности прочесаны фельджандармами. Всем довели, что любой, кто найдет Музычко или папки личных дел, получит месячный отпуск, и солдаты очень старались. Безрезультатно.
– Мы проиграли эту войну, Пауль! – сказал фон Лютцов.
Адъютант смотрел на него недоуменно.
– Клаузевиц и Мольтке учили нас, что нельзя недооценивать противника. В Великую войну 1914–1918 годов мы имели возможность убедиться в справедливости этих заветов. Но забыли их. Нас развратили победы в Европе. Мы опасались французов и поляков, но их фронты развалились под ударами немецких армий. В 1941 году русские стремительно убегали от вермахта, и мы возомнили себя непобедимыми. Мы считали славян недочеловеками и забыли, как упорно они сражались двадцать лет назад. Мы не учли, как быстро они учатся. Когда мы столкнулись с танками Т-34 и КВ, следовало задуматься. Народ, который после тяжелейшей гражданской войны создал промышленность, способную выпускать такое оружие, опасен. Однако мы научились бороться с их чудовищными танками и успокоились. Мы не подумали, что люди, сумевшие создать современное оружие, могут научиться успешно вести разведку. Они научились. Зонненфельд, или как там его по-русски, доказал это. Вы молоды, Пауль, и, возможно, уцелеете в этой мясорубке. Запомните: нельзя драться с врагом, когда исход сражения складывается не в твою пользу. С таким врагом заключают мир. Пусть невыгодный. Худой мир лучше доброй ссоры, говорят русские. Они правы.
Адъютант смотрел на полковника широко открытыми глазами.
– Идите, Пауль! – сказал фон Лютцов. – Желаю вам выжить!
Когда дверь за адъютантом закрылась, полковник достал из кобуры «вальтер». Снял пистолет с предохранителя и передернул затвор. Затем с силой воткнул дуло в висок и нажал спуск…
На базу бригада вернуться успела. Двумя волнами, другой дорогой, разгромив по пути полицейский заслон. Полицейские бежали после первых же разрывов 76-миллиметровых снарядов, преследовать их не стали. Ночью на партизанском аэродроме сели самолеты, забрали Музычко и раненых. Саломатин дал бригаде сутки на отдых и сборы – намечалось перебазирование. Партизаны собирались двигаться утром, но с рассветом в деревню вошли танки…
Батарея молоденького лейтенанта-артиллериста погибла почти сразу же – слишком неравны были силы. В лес танки не пошли, но егерей остановить он не мог. Бригаду смяли, разорвали на части и погнали уцелевших партизан, как собаки по пороше гонят зайцев…
⁂
Грязь и бурая вода стекали с шинели Седых, в сапогах его хлюпало.
– Не пройти! – сказал он, отбрасывая слегу. – Везде проверил.
Крайнев глянул вопросительно.
– Не сомневайтесь, товарищ майор! – сказал Седых обиженно. – Я с детства по болотам, понимаю…
– Егеря! – сказал Саломатин. – Знают, куда загонять.
В отдалении звонко простучал МГ, затем еще.
– Ильин! – Саломатин прислушался. – Бьет короткими – значит, идут цепью. У него одна коробка патронов. Минут на пять…
– Я пойду! – сказал Седых, поднимая с земли пулемет.
– Саша! – остановил его Крайнев. – Спасибо! Прости, если чем обидел!
– Ладно! – буркнул Седых. – Вам спасибо, товарищ майор! Не поминайте лихом!
Хлюпая водой в сапогах, он скрылся за кустами.
– Есть закурить? – спросил Саломатин.
Крайнев пошарил в карманах и вытащил сплюснутую пачку.
– Последняя! – сказал Саломатин.
– Кури! Мне не хочется.
Крайнев чиркнул спичкой и поднес огонек. Саломатин затянулся и откинулся на ствол сосны.
– Не болит! – сказал, глядя на безжизненно лежащие ноги. – Совсем не болит! Но тела не чувствую. Ниже пояса будто ничего нет.
– Нерв перебит! – сказал Крайнев.
– Если б и прошли болото, то на всю жизнь калека, – заключил Саломатин. – Кому такой нужен? Только обуза. У вас обо мне что известно?
– Пропал без вести. Где похоронен, не нашли.
– Правильно. Незачем немцам радоваться, что генерала убили. Обойдутся! Бросишь меня в болото – засосет, никто не найдет!
Слезы выбежали из глаз Крайнева и покатились по грязным щекам.
– Ты чего? – встревоженно спросил Саломатин.
– Я… Не могу себе простить… Появился в прошлом, влез не в свое дело… Не узнал бы про «Валгаллу» – не было бы операции в Орешково. Бригада уцелела бы. Тебя и бойцов твоих из лагеря вытащил, а из-за меня все сгинули…
– Дурак ты, Витя! – сказал Саломатин. – Бригада едва не сгинула еще в сорок третьем под Торфяным Заводом! Ты спас, как в сорок первом. Ты людям жизнь подарил! Кому-то несколько месяцев, кому-то – лет… Ведь не просто небо коптили! Человек в жизни должен что-то хорошее сделать! Строитель – дом построить, крестьянин – хлеб вырастить, солдат – врага убить… Чтоб с пользой. Польза была. Мне так совсем счастье: Таня, дочка, внук, правнуки… Если б каждому так на войне везло! Дурак ты!
– Наверное! – сказал Крайнев, вытирая слезы.
Пулемет в отдалении словно захлебнулся. Они прислушались. Вдалеке больше не стреляли.
– Кончился Миша! – сказал Саломатин. – Хороший мужик был! Угрюмый, но добрый. Он после каждого расстрела плакал, я его водкой отпаивал. Не повезло человеку со службой, как и с жизнью. Он детдомовский, один как перст. Ни родни, ни жены, ни детей. За Таней моей ухаживал, но я отбил. Может, и не следовало…
Окурок немецкой сигареты обжег Саломатину пальцы, он поморщился и бросил.
– Все, Витя! – Саломатин достал из кобуры ТТ. – Как только похоронишь, немедленно уходи! Тебе здесь больше незачем. Сделал, что мог, и даже больше. Спасибо тебе за все!
– Ладно! – сказал Крайнев.
– Покажи карточку! – попросил Саломатин.
Крайнев расстегнул нагрудный карман на его гимнастерке, достал фото. Саломатин несколько секунд жадно рассматривал.
– Жена у внука красивая! – сказал Крайнев. – Но моя Таня не хуже. Трудно им будет без меня… Порвешь! – велел строго. – Не хочу, чтобы гады лапали…
Совсем рядом заливисто затрещал МГ.
– Пора! Прощай!
Саломатин приставил ствол ТТ к груди. Крайнев закрыл глаза. Сухо ударил выстрел. Когда Крайнев открыл глаза, Саломатин лежал на боку, откинув в сторону руку с пистолетом. Крайнев взял ТТ и сунул за пояс. Затем поднял мертвого друга. Он двинулся к болоту, как вдруг заметил глубокую промоину в песчаном обрыве. Берег нависал над ней, далеко выдаваясь вперед. Крайнев отнес тело в промоину, снял с себя пальто и укрыл покойного. Подумав, вложил фотографию в карман. Затем взобрался на берег, встал над промоиной и высоко подпрыгнул. Берег поддался, лавина песка сорвалась вниз, надежно укрыв тело. Крайнев едва успел отскочить.
«Вот и все! – подумал он. – В самом деле, пора…»
За кустами МГ дал длинную очередь и умолк. Следом тявкнул автомат. Крайнев вытащил саломатинский ТТ и двинулся в ту сторону. У него не было другого оружия. СВТ выбросил,
