XLIII
Поздняя осень. Поздний вечер. Однокомнатная квартира Алексея в подмосковной Коломне. Погасив свет, Алексей натягивает умницу на подушку, словно наволочку. Кладет подушку на полутораспальную кровать рядом со своей обычной подушкой, ложится рядом, трогает обтянутую умницей подушку четыремя пальцами. Подушка начинает светиться. На подушке возникает изображение лица девушки, лежащей на своей подушке. Ее зовут Шан. Девушка улыбается Алексею.
Шан. Привет.
Алексей. Привет.
Шан. У тебя уже сильно за полночь?
Алексей (волнуясь). Да. Вообще… в ноябре быстро темнеет. Быстро. У тебя утро? Утро? Утро? (Целует изображение Шан.)
Шан. Милый, подожди.
Алексей. Милая… (целует) … я весь… я просто заждался… очень…
Шан (закрывая свое лицо ладонями). Алеша, милый, ну давай не будем… не спеши так…
Алексей (целует изображение ее ладоней). Милая… милая моя…
Шан. Подожди, пожалуйста. Мы никуда не торопимся.
Алексей. Я… (волнуясь) я тебя…
Шан. И я тебя – тоже. (Отводит ладони от своего лица, смотрит на Алексея.) Поговори со мной.
Алексей (сдерживая себя, трет свое раскрасневшееся лицо, трясет головой, громко выдыхает). Хао![68] Ни хао ма, Шан?[69]
Шан. Хао цзила![70] У меня утро.
Алексей. Счастливая.
Шан. Но еще очень рано. Еще даже дворников нет.
Алексей. А у нас их уже нет.
Шан. Какое прекрасное начало беседы!
Алексей и Шан смеются.
Алексей. Шан, прости, я глупо веду себя, глупо спрашиваю и глупо отвечаю всегда, ну извини… я знаю. Это оттого, что я всегда волнуюсь в начале… всегда.
Шан. Я знаю. Уже привыкла.
Алексей. Просто… я очень хочу тебя.
Шан. Я тебя тоже, милый мой.
Алексей. Нет, ну ты всегда так спокойна. Так спокойна! Как ты спокойна и красива. Завидую твоему… ну, умению не волноваться.
Шан. Это внешне. Только кажется, что я спокойная. На самом деле мне неспокойно. Очень. Видишь, я не сплю, хотя так рано еще.
Алексей. Это здорово, что ты не спишь. Я тоже не сплю. И вряд ли вообще засну сегодня. Я не сплю, ты не спишь, они не спят, оно не спит. Ура!
Пауза. Алексей трогает рукой изображение Шан. Она протягивает ему руку. Изображение ее руки встречается с его рукой.
Алексей. Мне вообще-то… плохо. Очень плохо.
Шан. Милый, не надо.
Алексей. Что значит – не надо? Надо – не надо… Мне плохо. Мне очень плохо без тебя.
Шан. Милый. Я сейчас начну расстраиваться.
Алексей. Не надо, прошу тебя. (Раздраженно.) Я не для этого говорю тебе, что мне плохо, чтобы тебе было плохо!
Шан. Милый, я чувствую, что тебе плохо…
Алексей (сильно волнуясь). Мне плохо, но мне плохо не потому, что я вот сейчас лег рядом с тобой, улегся здесь как такое вот эгоистичное греховное бревно, только для того, чтобы промычать вот так: Шан, мне-е-е пло-о-охо-о, помоги-и-и-и мне-е-е-е. Не для этого я здесь, не надо думать про меня так!
Шан. Алеша, я так совсем не думаю…
Алексей. И не надо так думать, Шан! Я просто говорю: мне плохо без тебя! Мне плохо без тебя! Мне пло-хо без те-бя!
Шан. И мне очень плохо, милый.
Пауза.
Алексей. Ну вот… опять как-то по-дурацки все выходит… Получается, что нам только плохо. Бред! Шан, послушай, нет, это не так, все не так! Мне прекрасно, мне здорово, потому что вот ты сейчас здесь, рядом, я вижу тебя и чувствую.
Шан. И я чувствую тебя. Я чувствую даже твой запах, хотя ни разу его реально не вдыхала в себя. Ты пил пиво?
Алексей (нервно смеется). Да! Немного… а как ты… а, бутылку увидела?
Шан. Нет, не видела.
Алексей. Да, я выпил пива. Не знаю зачем… Ждал, когда ты проснешься, и выпил пива. Осуждаешь?
Шан. Совсем нет.
Алексей. У вас ведь сухой закон для молодых?
Шан. Да. До восемнадцати любой алкоголь запрещен.
Алексей. А у нас можно пиво, сухое вино и шампанское. Подмосква!
Шан. Круто у вас в Подмоскве.
Алексей. У вас во Владике круче. У вас есть казино, ецзунхуй[71], игротеки. У нас это давно уже запретили. Еще при первом Государе.
Шан. Ты хочешь поиграть в рулетку?
Алексей. Да нет, я так просто. У вас свободы больше, чем у нас.
Шан. Зато у вас меньше преступность, я знаю. И люди вежливые.
Алексей. Толкаться любят… А у вас – океан. Я его никогда живьем не видел.
Шан. Он красивый. Я купаюсь каждое лето.
Алексей. Круто. Скажи, а ты ходишь в ецзунхуй?
Шан. Нет. Это дорого. Я хожу на дискотеку. И в школе тоже ходила.
Алексей. А у нас в школе западная музыка была запрещена. Это сейчас разрешено, не везде, правда. А тогда это называлось “развратные танцы”.
Шан. Смешно! Развратные танцы. Развратные танцы, раз, два три! Dance, dance, dance!
Алексей. Не могу сказать, что мне нравится, как у вас в ДР танцуют.
Шан. Ну, у вас в Московии медленные танцы. Ты привык, конечно. И песни такие медленные, певучие. Грустных песен много у вас.
Алексей. Нет, ну у нас пляшут здорово. Русская пляска. Я в школе ходил в плясовой кружок, но недолго…
Шан. Я видела русскую пляску много раз. Круто!
Алексей. А мама не пляшет у тебя?
Шан. Нет как-то. Никогда не видела. Она песни помнит русские, поет часто, когда они с друзьями выпивают. Папа поет китайские песни, мама – русские. Вообще, у нас во Владике много разных песен, разной музыки – японцы поют свое, китайцы – свое, русские – свое. У всех свои праздники постоянно. Громкая жизнь! Такая получается дальневосточная симфония! (Смеется.)
Алексей. Шан, можно… я тебя поцелую?
Шан. Можно.
Алексей целует изображение Шан на подушке. Она отвечает ему. Но потом выставляет ладони вперед с улыбкой, сдерживая его.
Алексей (недовольно останавливается). Послушай… а может, нам встретиться в ДРУ?
Шан. Мы же говорили об этом, милый. В Дурку пустят только через восемь месяцев, когда исполнится восемнадцать.
Алексей. А в Барабин не пустят меня.
Шан. Да. Ужасно… Так глупо…
Алексей. Давай, давай помечтаем!
