Василий Звягинцев - Хлопок одной ладонью. Том 2. Битва при Рагнаради [OCR]

— Кого учишь? Я только представлю, как с пластырем на морде сидел, а вокруг «шумел, гремел пожар московский», вид тот самый сделается.

Вадим прошел в комнату, где под надзором трех офицеров с автоматами ждали «страшного суда» земляки и соотечественники феста. Он уже и сам привык так называть своего двойника. Действительно удобнее, чем любое другое описательное именование. Хорошо, если бы и он принял участие в «собеседовании», пока назовем именно так предварительный этап. Допрос будет позже.

Шесть человек, все мужчины, в основном средних лет, выглядят, как и положено ученым людям, вполне интеллигентно. Четверо в лабораторной одежде, двое в обычных костюмах. Встреть их Ляхов поодиночке, вряд ли сразу заметил бы разницу. А собранные вместе — отличались от «аборигенов». Неуловимо, но отличались. Эту разницу Вадим отмечал и раньше, просматривая в гостях у Шульгина исторические фотоальбомы, художественные и документальные фильмы.

Генотип, он себя показывает. В том мире подавляющая часть даже образованного населения в первом, втором поколении — выходцы из крестьян. Дворян потомственных или разночинцев, но у которых за спиной не только свои, но и дедов-прадедов университеты — единицы. Вот это и бросается в глаза.

Держатся внешне спокойно, но нервничают, конечно. А кто бы не нервничал? Много курят, в этом им ограничений не было, в табаке и в чае. Как с остальным — от поведения будет зависеть.

Кажется, кое-кто из задержанных его узнал. Естественно, Фест там вел себя согласно роли, трудно не запомнить такую колоритную фигуру, попавшуюся на глаза в переломный момент жизни. Может, сгоряча и прикладом кому поддал, по шее съездил.

Хорошо, я буду сама рафинированность и корректность, для контраста.

Поздоровался вежливо, сел в угловое кресло, которое ему споро освободил поручик охраны. Жестом показал присутствующим, чтобы придвигались поближе.

— Господа офицеры, — попросил «печенегов», — продолжите несение наряда по ту сторону двери. Будет нужно, я позову.

Передвинул кобуру «адлера» ближе к пряжке поясного ремня, расстегнул.

— Если что, сам управлюсь.

Постукал мундштуком папиросы по крышке портсигара. Помолчал, повышая градус внутренней тревоги пациентов.

Решив, что достаточно, представился флигель-адъютантом полковником Половцевым. Коротко, мягким голосом объяснил, что в Москве с сегодняшнего дня введено осадное положение, из чего вытекают некоторые особенности следствия и судопроизводства.

— Да вы и сами знаете, как это выглядит. В вашем нынешним положении — особенно. Гражданами нынешней Российской Державы никто из вас не является, значит — иностранные диверсанты или наемники.

К названным категориям отношение во всех цивилизованных странах примерно одинаково. В нецивилизованных — тем более. Мы себя к цивилизованным причисляем, почему я и счел необходимой эту беседу.

Вы здесь все люди ученые, я тоже не из солдат выслужился. Значит, друг друга поймем. В моем распоряжении имеется устройство, близкое по идее к тому, что вы здесь эксплуатировали. Только работает с обратным знаком. Вы умеете людям внушать что-то, мы — извлекать информацию, в том числе и внушенную. Наверное, в силу разного исторического опыта мы от вас технически отстали, потому наш процесс сопровождается выраженным болевым синдромом.

Проще говоря, тот же «полиграф Киллера»[30], как это у вас называется, но каждое несовпадение сказанного с подразумеваемым сопровождается импульсом в крайне чувствительные нервные узлы. Самое же гуманное в этом приборе, называемом «веримейд», — переводить никому не надо? — он не касается центров, отвечающих за жизненно важные функции организма. Тоже понятно? Приятно иметь дело с культурными людьми. На этом вводная часть закончена, — сказал он, гася недокуренную папиросу. — Начнем прямо сейчас. Крупный специалист-невропатолог ждет нас в соседней комнате. Полные, точные, своевременные ответы на вопросы не вызовут у испытуемого ни малейших неприятных ощущений. И существенно повлияют на его, в некотором роде «карму». Поскольку теорема об особой подсудности имеет и обратную сторону. Нет гласного суда, нет и признанной вины, тем самым и наказания.

Ляхов видел, что его почти экспромтный монолог произвел впечатление даже большее, чем он рассчитывал. Не столько тем, что устрашил сидящих перед ним людей. Он просто деформировал сложившуюся у них картину окружающего мира. Когда их нанимали на эту работу, то непременно использовали подходящую именно для этой категории специалистов легенду. Для боевиков-украинцев свою, для танкистов — свою. Высоколобым интеллектуалам, освоившим тайны нейролингвистического программирования, потребовалось, безусловно, нечто более изысканное. А он своей речью вышел за предусмотренные организаторами рамки.

Некоторые начали перешептываться, едва шевеля губами, как студенты на экзамене, один мужчина в очках, с высокими залысинами, глядя в пол, громко хрустел пальцами. Но на каждом лице выражение и мимика отличались от тех, что были, когда Ляхов вошел.

— Извините, господин полковник, — по школьному поднял руку человек, который и при ограниченном количестве участников беседы ухитрился оказаться позади других.

— Говорите…

— Ваши слова следует понимать так, что при активной помощи следствию можно рассчитывать на прощение и свободу?

— Примерно это я и имел в виду. Только нужно постараться, чтобы помощь была и активная, и действенная…

— Постараемся, — кривовато усмехнулся мужчина и сел.

— Без «веримейда» обойтись нельзя? — спросил другой, на вид повальяжнее, куда более уверенный в себе. — Если мы дадим слово говорить правду и без него?

— Нельзя, — ответил Ляхов, словно исполняя театральный этюд «Рад бы, но не могу!» на сцене мхатовской студии. — А бояться-то вам чего? Образованные же люди. Я объяснил, в мозговые структуры он не вклинивается, мыслей не читает, импульсы подает только по периферии. Худшее, что вас может ожидать при высокой степени лживости — болевой шок. Но с этим мы справляться умеем. У нас даже дефибриллятор под рукой…

Очень обнадеживающе Ляхов это сказал. Врач все-таки.

— Начнем с главного по должности и званию. Кто? Встаньте, представьтесь.

Встал как раз тот, кто хрустел пальцами.

— Доктор медицинских наук Затевахин Леонид Андреевич, заведующий лабораторией НИИ, — он произнес достаточно длинное и сложное наименование, которое показалось Вадиму неожиданно знакомым.

— Ну вот и пройдемте, Леонид Андреевич, для почину, а вы, господа, пока восстанавливайте в памяти все, что до вас касается, чтоб неожиданных сбоев не случилось.