– Так князья живы?
– Князь Игорь должен был выжить, так считаю…
– Отчего же?
– Хан Кончак – побратим его. Убей Гзак Игоря – не было бы и самого Гзака. Кончак законы чести блюдет, как девица свое самое сокровенное.
Беловод осторожно поглядел на Святослава Киевского, посерьезневшего, но негневного, и осмелился продолжить:
– Верю, что и другие князья живы… Рассказывают, что половцы Кончака с ханом самим в поход против Переяслава выступили. Случись что страшное – Кончак без тризны с места бы не сдвинулся.
– Что ж, ковуй, свое слово ты сказал, мне же разбираться, где здесь правда, где же – вымысел… Ступай отдохни, перекуси, чем Бог послал, смой с себя пыль степную… Когда в Чернигов собрался?
– Как воля ваша будет! Готов хоть сейчас в обратный путь.
– Смысла в том не вижу… Погости у меня в Киеве; подумай, кстати, не сменить ли тебе службу… В Чернигове, коли рассказ твой верен, долго еще не будут ковуев любить, а мне нужны дружинники, способные думать. Так, боярин Роман?
– Так, князь! Люди думающие всегда нужны! И не только дружинники, бояре тоже!..
Со значением так сказал…
И не поймешь – себе ли хвалу вознес или о чем ковую намекал…
Дипломат!
Как огородить поле?
Нет задачи проще! Друг против друга поставьте по небольшому конному отряду. Телохранителей там, бояр и солтанов поважнее, но только не лучников – а то искус появится поединок завершить не к чести, а к победе неправедной. А еще две стороны квадрата оградите… молящимися, к примеру. Зрелище будет, скажу вам, интересное – ладан и гнусавые греческие песнопения против постукивания колотушек о мохнатую кожу шаманских бубнов и пряной вони жертвенного мяса.
С оружием также проблем не возникает. Все как на сечу – кольчуга с приклепанными стальными бляхами на груди, шлем – ромейский, конечно, аварский разлетится в щепки от первого серьезного удара, в таких только в походе, для оберега от стрелы случайной… Перчатка кольчужная царапает обтянутую кожей рукоять сабли с переливчатым дамасским клинком. Но сабля в ножнах – пока, до времени! Ты уже на коне, иноходец, возможно, не так резв, как скакун противника, но при первой копейной сшибке важна не скорость, а мягкость хода. А вот и оруженосец протянул копье. Обычное, боевое, только украшено поболее, лентами разноцветными обмотано, да резьба причудливая по древку бежит, словно русло реки по равнине. Сухое пока то русло, ждет, когда же напитается влагой алой из вен противника. И знаешь ты, что неспроста резьба наносилась, не красоты ради. Там, под лентами, и не разглядишь глубокой бороздки, которая опоясала древко чуть поодаль основания острия. Ударь посильнее – и обломится древко, оставив тяжелый обломок в щите противника, превратив щит из друга во врага, сковывающего движения.
На ристалище как в бою – без уловок нельзя!
Все ли ты продумал, побратим Кончак? Со спокойным ли сердцем выезжаешь на поединок, вслушиваешься в рев боевых рогов? Что предвещает шаманское камлание – победу или смерть?
Сегодня приехал из Путивля священник, привез вести от княгини… Нет больше Гзака, гниет, присыпанный землей в овраге, похороненный, как пес, – чтобы не вонял только. Отведи от тебя судьба да Святая Пятница подобный конец.
Сегодня мы будем молиться за тебя, побратим! И завтра, и послезавтра… Каждый день молиться будем, пока не завидим вдали, над облаком степной пыли, красные бунчуки возвращающегося войска. И так ли важно, на каком языке и какому богу будут вознесены молитвы? Лишь бы шли от души, а Тот, кто на небе, уж разберется. Он мудр и всеблаг, иначе и не бог вовсе, а чудовище.
Возвращайся с победой, хан Кончак! Ждут тебя верные куманы, что остались приглядывать за порядком в Степи, ждет красавица дочь, жена сына моего и по степным обычаям, и по христианскому обряду, жду и я…
Великий хан Кончак, слышишь ли ты меня, князя Игоря Святославича, своего побратима и родственника?
Хан Кончак тем временем очень хотел бы услышать, что происходит за стенами Переяслава, в княжеской горнице.
Возможности человеческие ограничены, и хану не дано было то, что так просто для нас с тобой, уважаемый читатель. Прислушаемся же!
– Не только дружина ропщет, уже и в народе разговоры скверные ходят…
– О чем же смеют говорить на торгу?
– Что-де боится князь вызов принимать… Да не прогневается мой господин на правду!
– А погибну я, что с ними станет – они не говорили?! Кончак не раз к Киеву стольному ходил! Ему такую крепость взять, как нашу, что на коне от заутрени до обедни проехать.
– Волнуется торг, князь! Как бы мятежа не случилось…
– Что ж, боярин, прислушаемся к мнению черни, не так ли? Ведь, как говорят, один раб в доме всегда найдется – его хозяин!
– Говорят и такое, князь…
– Примем вызов, пусть торг взвоет от радости. А ты проследи, чтобы особо радующихся на заметку взяли… После боя еще повоют – от батогов да плетей!
– Повинуюсь!
– А еще гонцов отправь. В Киев, к Святославу. И пусть коней не щадят! Грамоту отпиши, и на словах передай – половцы у границ Киева, всем идти навстречу надо, один не удержу!
– А как вскроется, что Кончак и не собирался на Киев идти?
– И пускай… К тому времени половцы далеко от нас будут, а уж с князем Святославом я всегда общий язык найду…
Не слышал всего этого хан Кончак, что, возможно, и к лучшему.
Зачем гневаться перед боем?
Гнев тупит оружие не хуже умбона на щите.
Поле – размером небольшим, на вдох-выдох. Вздохнул, послал коня вперед – выдохнул, ударив копьем противника.
С одной стороны поля шевелятся на небольшом ветерке ласточкины хвосты хоругвей с ликом Спаса на алом фоне, оглаживают навершия шлемов переяславских бояр. Напротив отмахивают речных оводов красные ханские бунчуки на горделиво упершихся в небо рогатых древках. Под бунчуками – с десяток солтанов половецких, все в стали и золоте.
Угрский иноходец под Кончаком стоял смирно, а вот боевой конь переяславского князя нервно грыз удила, бил копытом по начавшей желтеть степной траве. В хозяина конь, горячий, в бою же пылкость – свойство не самое лучшее, помешать может уследить за противником.
Пеший оруженосец подошел к хану сзади, вложил в руку копье. Кончак вниз-вверх прочертил в воздухе острием копья невидимый знак, определяя центровку оружия, от которого во многом зависел исход поединка. Перебрал пальцами, немного изменив положение древка, и сказал:
– Готов!
Он поднял глаза к Тэнгри-Небу и, как и ожидал, не увидел ничего, кроме запятнанной облаками глубокой синевы. Как увидеть лишенное формы, то, что было допрежь земли и неба? Мудрецы Срединной Империи не видели, но обозначали, и хан Кончак написал в воздухе иероглиф «путь» – бесконечное движение, подчиняющееся только себе.
