Единственными кто в этот день вновь решил слетать «в гости» к русским, были эскадрильи «Лайтингов». Они меньше всех понесли потерь от зениток и истребителей, и боевой дух у них ещё не полностью угас. После дозаправки и пополнения боезапаса английские штурмовики полетели расчищать путь «крысам пустыни» под командованием генерал-майора Льюиса Лина, чье наступление должно было начаться через два часа.
Малые потери «Лайтингов» были обусловлены не тем, что в распоряжении генерала Вершинина было мало истребителей или они понесли серьезные потери в борьбе с двумя эшелонами «Ланкастеров». Потери, конечно, были, и были достаточно значимые, просто время налета штурмовиков пришлось на так называемую «форточку», когда часть истребителей была вынуждена покинуть поле боя, а вторая только подлетала. К тому же три из восьми русских зениток были приведены к молчанию, что также сыграло свою роль.
Ободренные своим успехом, пилоты «Лайтингов» горели желанием ещё раз пощипать русскую оборону, но на этот раз, пойдя по шерсть, вернулись стриженными. Посты ВНОС вовремя заметили их приближение и немедленно сообщили эскадрилье майора Чекалина, пребывавших в готовности номер один. Красная ракета, взметнувшаяся в небо, ещё не закончила свой полет, а моторы истребителей уже взревели и они дружно устремились навстречу врагу.
Вместе с эскадрильей капитана Хайрулина, они перехватили англичан на подступах к плацдарму и устроили им горячую встречу. Восемь машин покинули ряды королевских ВВС после этой встречи. Семь самолетов записали на свой счет летчики и один, пришелся на долю зенитчиков. Даже в уменьшенном составе они внесли свою лепту в эту маленькую победу.
Вид своих самолетов падающих на землю не очень приподнял настроение у подопечных генерала Лина. Все говорила о том, что оборона у русских была на должном уровне, и для того чтобы прогрызть её «королевским грызунам» придется попотеть.
Чтобы максимально облегчить им решение этой задачи, за сорок минут до начала атаки, пушки двух конных артполков ударили по позициям советских войск. Не имея точных целей, они били исключительно по тем квадратам, что были переданы им из штаба.
Сорок минут, они утюжили русскую оборону, стремясь доделать ту работу, что не успели сделать летчики. Гаубичные снаряды с яростью перепахивали цветущую землю, а уткнувшиеся в стенки окопов солдаты в который раз с радостью вспоминали созданные ими макеты. Многим, очень многим из них они спасли в этот день.
Старший сержант Снегирев Мефодий Павлович был одним из лучших наводчиков в противотанковом полку, на чью долю выпало отбивать атаки танков 7 моторизованной бригады полковника Фимса. По счастливой случайности ни одно орудие из его батареи не пострадало ни во время бомбежки, ни при артобстреле и когда был подан сигнал тревоги, весь расчет быстро занял свои места.
В лучах поднявшегося солнца было хорошо как на передние траншеи, изрядно побитых бомбами и снарядами наползали английские танки при поддержке двух пехотных батальонов. Глядя на линию истерзанных окопов, казалось, что там не осталось ничего живого, и англичане должны были легко их преодолеть. Однако это только казалось. В передовых траншеях находились только наблюдатели, основные силы были отведены в тыл, и как только началась атака, солдаты вернулись на свои места.
Плотным автоматно-пулеметным огнем они отсекли пехоту от танков, заставив их залечь. Несколько раз солдаты 131 пехотной бригады его величества пытались подняться с земли и догнать ушедшие вперед таки, но каждый раз падали снова. Когда же англичане из своих «Шерманов» и «Кромвелей» попытались принудить окопы к молчанию по ним сначала ударили из трофейных панцерфаустов, а затем из противотанковых пушек.
Стоя у орудия, Снегирев отчетливо видел как, потеряв от огня «панцеров» две машины, танки перемахнули через переднюю линию окопов и, не останавливаясь, двинулись прямо на батарею. Начался смертельный поединок между огромной бронированной махиной и горсткой людей сгрудившихся вблизи приземистого орудия.
Между противниками было чуть более пятисот метров, когда Снегирев попал, а затем поджег свой первый вражеский танк.
— Горишь, сволочь, — удовлетворенно проронил наводчик, глядя на языки пламени, гуляющие по броне «Шермана», — и чего вам всем не хватало. Ведь мир же был. Мир!
Подобный вопрос терзал всех солдат всех шести фронтов. Как? Зачем? Для чего надо снова стрелять и убивать, ведь нет ничего лучше на земле чем мирная жизнь. Что двигает этими людьми уже успевшим вкусить прелести этой жизни, когда ты просыпаешься рано утром без опасения быть убитым через минуту. Как тут не вспомнишь классовую неприязнь.
— Снаряд, снаряд — раздавалась команда, и Снегирев принялся ловить в своем прицеле башни, борта, гусеницы неприятельских бронированных машин. Несколько раз рядом с орудием рвались снаряды, и оно больно било своего наводчика. За его спиной кто-то кричал, стонал, хрипел, но все это было для Снегирева неизмеримо далеко, где-то на другом конце света. Полностью захваченный смертельным поединком, он только наводил на вражеские танки и докладывал о готовности командиру.
Он так и не оторвался от орудийной панорамы, когда его сильно ударило по спине и под гимнастеркой побежало что-то горячее. Боли наводчик не чувствовал, руки работали, и значит, не было причин отвлекаться от боя. Да и как было оторваться, если огромный «Кромвель» так удачно подставил под удар свой бок, и нужно было срочно соединить прицел и точку наводки.
Забыв про все на свете, он азартно выкрикнул «готов!». Орудие тут же отозвалось на его слова мягким толчком и несказанное упоение охватило Снегирева то вида своей, хорошо сделанной работы. Как радостны и велики, бывают такие секунды счастья, неизменно сменяющиеся минутами горя.
Снегирев яростно крутил наводку пытаясь высмотреть за клочьями черного дыма своего нового врага, когда рядом с орудием разорвался очередной снаряд и сраженный осколком лейтенант сложился пополам и рухнул на землю.
— Командира убило! — это известие заставило наводчика прекратить охоту и оторваться от прицела. Два года пробыл Мефодий Снегирев в действующей армии, и ему было достаточно одного взгляда в широко раскрытые на солнце глаза лейтенанта.
— Гады! — коротко бросил он и, оглянувшись вокруг увидел, что кроме него из всего расчета имелся в наличие только один подносчик снарядов. Где-то очень глубоко в сердце вспыхнула искра жалости и горести к своим товарищам, но она тут же погасла. Шел бой, и нельзя было тратить на душевные сантименты ни одной секунды драгоценного времени. После оплачем, отгорюем, отдадим должное смелости и героизму своим боевым товарищам, если останемся в живых.
