— Так что, будешь сидеть тихо и сопеть в дырочку?
— Не совсем. Послушай, как считаешь, кто вступит в командование дивизией, если устранить Фока?
— Семен, ты это… Понятно, что Степанов в своем романе расписал его как откровенного предателя, да слухи всякие нехорошие ходили про японское золото, но может и дурь все это. Просто воевал человек как умел, но безнадежно отстал от современности.
— А солдатушкам за эту дурь кровью платить?
— Ты не заводись. Лучше вспомни, что нами планировалось изначально. Вся эта кровь должна была обильно слиться в Маньчжурскую землю, а мы собирались взирать на это со стороны. Теперь мы хотим сберечь жизни, а пока получается совсем наоборот. Скольких морячков уже потеряли, а ведь в нашей истории многие из них живы остались. Так что на нас эта кровь. Может потом все и лучше будет, но эта кровь на нас. А еще кровь тех японцев, что Макаров отправил на дно. Не знаю, сколько там было человек, но три транспорта это не фантики, так что тысяча это по самым скромным прикидкам. Прибавь тех, кто погиб на японских броненосцах и крейсерах, в плен-то попало и тысячи не наберется, а сколько было в экипажах…
— Кстати, что тут было, рассказать не хочешь? Мы там только сплетни и слышали.
— А что тут рассказывать. Повадились японцы стеречь проход, чтобы мы не смогли поднять пароход…
— А я грешным делом, когда услышал, то решил, что эта идея твоя, — дослушав рассказ друга, разочарованно протянул Гаврилов.
— Дак и была моей. Во всяком случае, за наблюдения я принялся на день раньше, чем Иванов. Но так уж сложилось, что протянул, а Иванов… Если он и в известной истории первым до этого дошел, так чему тогда удивляться.
— Тоже верно. Так как там насчет дивизии? Да не смотри ты так на меня. Жив останется твой Фок. У меня снайпера из якутов и чукчей, помнишь. Так что если надо, то и прыщ отстрелят, ничего лишнего не повредив. Засадят ему гостинец в плечо, так чтобы не насмерть, но и без больнички никуда, даже на инвалидность переводить не будем.
— С чего это он мой, — обижено буркнул Звонарев, но видно, что на его лице аршинными буквами было написано облегчение. Кто они по сути, чтобы вершить суд? Вот то-то и оно. А так, и волки сыты и овцы целы. Затем немного подумав, выдал, — Думаю все же назначат Надеина. В конце-концов, он командовал участком фронта при обороне Порт-Артура.
— Вот и ладушки. Он хоть и старый крендель, но о геройском стоянии на Шипке не позабыл, так что будет держаться за Цинджоу, как за ту болгарскую горушку. А то как-то нехорошо получится. Ты тут днями и ночами мастеришь береговую батарею, а все прахом пойдет. Кстати, а что тут решили с пулеметчиками? Или сунули в руки машинку и иди управляйся как знаешь?
— Ну, где-то так.
— Выходит, артиллеристов учить собираетесь, а пулеметов набрали чуть не два десятка и в ус не дуете.
— Ты хочешь поязвить или есть предложение?
— Я тут четверых с собой прихватил… Как, прикомандировать сможем?
— Я думаю проблем не будет. Только зачем четверо?
— По два на бронепоезд. Кстати, смотри, чтобы Фролов и Васюков, непременно к тебе попали.
— Поня-атно. Значит, телохранителей назначил.
— Понимай как знаешь, но сделай так как я прошу. Пожалуйста.
— А на второй-то знающие бойцы пойдут?
— Здесь не переживай. Оба с боевым опытом, во время восстания не по тылам объедались, пулеметы изучили на ять, так что ни мне, ни тебе краснеть не придется.
— Постараюсь. Слу-ушай, ты знаешь кого я встретил, когда увязался за Макаровым на Электрический Утес? Вот не поверишь. Я там видел Степанова, ну того самого, что еще должен будет написать роман 'Порт-Артур'
— Ого. И как он?
— Да носится по батарее белобрысый двенадцати летний пацан, седых волос отцу прибавляет. Даже во время обстрела батареи не могли его удержать в каземате, все норовил посмотреть как там батя, супостата гоняет.
— Эх, где мои двенадцать лет. Слушай, а за всей этой кутерьмой парнишку-то не потеряем?
— Ктож его знает. Было бы жаль. Но что мы-то поделать можем?
— И то верно. Антону бы сказать.
— И что он вынесет для себя из общения с мальчишкой? А потом, думаешь ему неизвестно, что этот мальчик здесь и где именно его искать. Пустое это.
— Лады. Значит парней я тебе пришлю завтра поутру. Я их в город отпустил, пусть развеются немного.
— Давай. Все одно люди еще не подошли. Кстати, поехали и мы где-нибудь посидим. А то, с завтрашнего дня мне уже будет не продохнуть.
— А давай.
* * *
Тяжело в учении, легко в бою. Эх Александр Васильевич, Александр Васильевич. Все так, все верно, но как не просто. Вроде и не первогодки матросы, а вот не ладится хоть тресни. Понятно, не тому их учили. Если у артиллеристов все более или менее, ну не на корабле орудия, так что с того, считай та же тесная палуба. Оно конечно приходится учиться совсем уж непривычному, но с другой-то стороны, стрельбу с закрытых позиций уже отрабатывали, когда гоняли Того в Голубиной бухте. Ясно, что там были не эти комендоры, но опять же не с нуля все ладить. А тут…
Если с нахождением на бронеплощадках и самим десантированием еще туда сюда, все же привычны к корабельной тесноте, то после начинается форменное безобразие. Ни тебе рассыпаться грамотно, чтобы не попасть под обстрел, ни залечь, так чтобы все как надо, с этим вообще песня. Моряк это тебе не пехтура серая суконная, элита. Это с какого такого перепуга брюхом пыль мести, какие такие перекаты и перебежки с паданием в туже землю, а тут еще и дождик зарядил. Мало того, что идею Звонарева, переодеть в форму цвета хаки на смех подняли даже офицеры, так еще и мараться лишний раз никто не хочет. А ведь не раз и не два отрабатывается десант.
Понятно, что приказ взбалмошного прапорщика выполнят, но до чего же с неохотой. Если бы не было молчаливой поддержки лейтенанта Покручина, то возможно все прошло бы куда проще. Но матросы чувствовали, что командир бронепоезда взирает на это как на некое баловство. Придет время и матросы с залихватским 'полундра' разорвут на части любого противника. Это вам не пехота, забитая и замученная, это моряки, народ задорный, храбрый с куражом, а иным в море и делать нечего. Вот только Звонарев считал, что для появления беспримерной храбрости, матросикам как минимум нужно сохранить в целостности свое бренное тело, а вот его-то они беречь не хотели.
— И чего Вы беситесь, Сергей Владимирович? Ну, не с руки нашим матросам уподобляться пехоте, вот и проявляют ленцу. Попомните мои слова, как дойдет до дела, вы еще поражаться будете их храбрости, они еще покажут себя, да так, что стрелки будут с опаской на них поглядывать, а японцы при их виде рыдать.
