... самое больное - когда ударяешься локтем, знаете, когда такие мурашки еще потом по нему бегают? - и еще когда подворачиваешь ногу.
Честно-честно, я аккуратно бежала. Не смотрела, конечно, под ноги - как туда смотреть, когда перед тобой настоящая марсианская бабочка? - но ставила их очень аккуратно.
И вдруг бах - и в ноге очень-очень больно, и я лежу на земле, то есть на марсе... лежу, в общем. Хорошо, что тут падать не так жестко, как дома - папа рассказывал, что это потому что тут что-то с силой и тяжестью другое. Но в ноге больно, как и везде. Очень-очень.
А еще и встать нельзя никак. И из-за холма меня не видно, вот.
И ползти не получается, потому что как только шевельнешь ногу - так сразу будто тебя кто-то кусает по ней - аж до спины. И в глазах сразу слезы появляются. Вот.
А еще папа говорил мне, что в этих костюмах воздуха на совсем небольшое время. И когда его мало, то загорается красная лампочка. И это тоже вот.
Знаете, когда лежишь на красном песке - не сразу видишь, что красная лампочка уже давным-давно горит.
Бабочка сидела около меня и шевелила крылышками.
Я протянула руку.
Бабочка вздрогнула и не улетела.
Я коснулась ее крылышек.
Я никогда не трогала бабочек. Дома мама запрещала мне это делать, говорила, что я обобью пыльцу с них и бабочка никогда не сможет летать. Наверное, она права. Я видела, как девчонки пытались поймать бабочек. Крылышки потом становились помятыми, в каких-то серых пятнах - и бабочки не могли взлететь. А потом их ловили мальчишки и отрывали им крылья. Зачем? Почему мальчишки пытаются всегда все сломать? Я спрашивала у папы - и папа ответил, что это называется не сломать, а "посмотреть что внутри", "исследовать".. но ведь если что-то потом не работает, то это и называется "сломать".
Я очень боялась, что могу сломать эту бабочку.
Но знаете... Она была другая. Она была не такая, как на Земле. Теперь я поняла это совершенно точно.
Крылышки.
У нее были другие крылышки.
Эти крылышки мама бы разрешила трогать. И эти крылышки очень-очень захотели бы оторвать мальчишки. Зато их точно бы не повредили девчонки.
Они были...не могу объяснить... как листы в моем любимом альбоме для рисования. Они вроде и мягкие - и порвать очень сложно. Вот потрогаешь их вот так - жесткие как железо, а вот эдак - мягкие как ткань у маминого выходного платья.
Я лежала и гладила крылья бабочки. А она не улетала.
Умереть, оказывается, не страшно.
Это просто очень-очень одиноко.
А потом вдруг появилась большая черная тень и накрыла меня.
И забрала меня в себя.
Вот.
***
Теперь я всегда буду чистить зубы, без напоминания. И маме даже не надо будет рассказывать мне сказку про кариозных монстров, которую ей когда-то рассказывал прадедушка - а ее дедушка - Виталий.
Потому что, если не почистишь зубы, во рту будет очень-очень плохо пахнуть.
Я предложила папе почистить динозавтру зубы, предложила, что я сама это сделаю. Папа задумчиво посмотрел на меня и махнул рукой. Я так и не поняла, что это значило - да или нет.
Наверное, все-таки да.
Ведь обычно "нет" папа говорит четко и даже объясняет, почему нет.
А тут просто махнул.
Наверное, это "да" - только он не знает, как это сделать.
А я знаю. Надо попросить динозавтра лечь на живот и открыть рот. А потом зайти туда - и почистить тряпочкой или даже щеткой. И можно еще между зубами поковырять чем-то острым, вдруг там остатки пищи попали. Динозавтр же не может сам этого сделать, как они не понимают, у него же лапки совсем коротенькие.
Только, наверное, они сами боятся это сделать. Думают, что динозавтр их съест, или просто закроет рот и не выпустит. Ну и глупо. Когда динозавтр закрывает рот, он перестает дышать - а, как и все, долго не дышать он не может. Когда долго не дышишь, очень больно в груди и перед глазами черные точки. Динозавтр умный, он так просто так делать не будет. Только в особых...как говорит дядя Андрей...экст...экстер...экстранных случаях, вот.
Но я это сама сделаю. Мне-то не страшно. И даже привычно.
Вот только надо подождать, когда нога перестанет болеть.
Когда болеешь, вокруг тебя все ходят, ухаживают и дарят что-то интересное. Вот Жорпетрович подарил мне настоящий диктофон. Откуда он у него здесь - не знаю, он сделал таинственное лицо и сказал: "Раньше и за это медали давали". А потом рассмеялся и отдал мне его. Навсегда.
Я теперь в шпиона играю.
Хотите послушать?
Вот смотрите, что я вчера записала.
"- .... Паш, а может вообще ничего не говорить?
- Марине я точно ничего не скажу. И ты, надеюсь, тоже.
- Ну а Сашка-то расскажет...ей-то ты не запретишь.
- Если Сашка расскажет, то уже будем решать по ходу действия. Надеюсь, что у нее куча других впечатлений перебьет этот...эксцесс.
- Ты решил называть это эксцессом?
- А как еще это назвать? Как это назвать, чтобы было верно?
- Ладно, Пашк, ты прав.
- Да и вообще об этом лучше лишний раз не упоминать.
- Решил все-все держать в секрете?
- Видишь ли, Андрей.. я смогу объяснить, почему на станции ребенок - и показать разрешение, я смогу объяснить, откуда у меня на станции тираннозавр - и тоже показать разрешение, я смогу пожаловаться на то, что трудно уследить за детьми и тираннозаврами...да все, что угодно... даже то, что тираннозавр мутировал, мутировал странно, невозможно, удивительно, каким-то непонятным образом сумев не только выжить на поверхности Марса - но и научившись создавать у себя в пасти кислородный пузырь! И даже придумаю дичайшую версию, зачем ему этот кислородный пузырь! И даже попробую что-то предположить по поводу того, почему эта мутация проявилась так внезапно и сиюминутно - словно он внезапно захотел ее!
- Но...
- Но я никогда, никому и в первую очередь самому себе не смогу объяснить лишь одного.. Лишь одного, Андрей..
- Чего же?
- Почему дружба принимает подчас такие странные формы?"
Это папа и дядя Андрей.
Но я ничегошеньки не понимаю.
Если вы поймете, о чем это они, расскажите мне, пожалуйста. Ну или напишите.
Марс, Купол 113, Саше.
Мне обязательно передадут.
И мы с динозавтром прочитаем
29.3
У лунной пыли особый запах - неживой. Не мертвый, нет - просто никогда живым и не бывший. Его ни с чем не спутать. В ангаре пахнет пылью. И холодно. Очень холодно. Ладно, уже недолго... Откроется шлюз, меня пристегнут к реактивной платформе, кто-то повернёт рубильник... Разгон-торможение...
И начнется Шоу! Как всегда... и каждый раз - по своему. И отыграю я, как обычно, с полной выкладкой. На пределе. Мне иначе нельзя. Жаль, в этот раз все помощники остались на Земле, больно уж билеты дороги, но местные спецы тоже неплохи, справляются. Разве что шлифовальщикам работы больше, так ведь... им за то и платят.
Спутники увидят всё, в деталях и подробностях, записи уйдут на Землю, осядут в компьютерах Студии... ненадолго. Там их разобьют на байты, проверят каждый пиксель - и, как мозаику, соберут заново. Добавят резкость, улучшат звук, цвет, поработают с запахом, выбросят лишнее. Добавят комментарии экспертов, перевод на основные языки (опционально - любое наречие планеты, лишь бы словарь существовал), субтитры, рекламу. И появится очередная серия, вызовет привычно бурю - восторг и злоба, недоумение, попытки отыскать тайные мотивы, иски "за аморальность"... и, может быть, письма, благодарственные письма от людей, оставшихся в живых.
Шоу - всегда настоящее. Не игровой фильм, не компьютерная реконструкция. Я действительно рискую жизнью. Раз за разом... и выигрываю. Почти как те безбашенные парни, что прыгают с небоскребов, раскрывая парашют у самой земли. Почти... именно "почти". Они уникальны, я - нет. То, что делаю я - может каждый. Может лучше, чем я. Доказано...
Иван кивает. Хороший журналист, я помню его репортажи. Молчаливый, удивительно ненавязчивый человек... так и хочется рассказать ему всё. Наверное, он шпион. Русские на этом помешаны, я читал. Слежка у них - что-то вроде спорта, и ладно бы за преступниками... Дикость какая-то - чем больше уважают человека, тем сильней за ним надзор. Каждый шаг в Сеть транслируют, смотри кто хочет, разве что из ванной репортажи не ведутся. Так и называется - "народный контроль". Никакого уважения к человеческому достоинству. Иван объяснял, что это цена такая, за власть. Сперва выбирают, потом всей страной следят, чтоб не skurvilis'... ну и где тут логика?