– Впрочем… – Агасфер помолчал, подчеркивая значимость того, что будет сказано, и продолжил, ставя ударение на каждом слове, – я согласен помиловать вас, если вы меня об этом попросите…
Вначале Ника не поняла, затем на мгновение ее охватила радость. Жить! Всего лишь несколько слов! Она никого не предаст, не подведет, просто попросит о жизни. Что может быть естественнее, понятнее? Никто не осудит – даже Флавий, даже Варфоломей Кириллович. Она сможет выждать момент, связаться с друзьями…
Агасфер ждал, не торопя. Внезапно Ника ощутила нечто странное: ее враг волнуется, словно речь идет не о ее жизни, а о его собственной.
И тут она поняла. Дело не в словах. Просто это будет первой просьбой, и ей не откажут. Она останется в живых и будет против собственной воли чувствовать себя обязанной. Ей не предложат сразу же выдать Терапевта или Флавия! Напротив, Агасфер предложит попросить о чем-то ином – о свободе или даже… о жизни Орфея… И вот тогда…
– Я не ищу смерти, – Ника посмотрела прямо в черную пустоту под капюшоном, – но вас ни о чем… слышите!.. ни о чем просить не буду…
– Как угодно. – Рука в перчатке чуть заметно дернулась. – Уведите.
Ее схватили за плечи и потащили к выходу. Внезапно сзади донеслось:
– Стойте! Подведите ее к камню.
Значит, еще не все? Ника чувствовала, что силы уже на исходе…
«Черные» поставили ее у странного круглого камня, похожего на плаху. Рядом находилось что-то покрытое темным покрывалом. Один из охранников отбросил его в сторону. Ника вскрикнула – на земле лежал Пустельга. Грудь, шея, руки – все было в засохшей крови, но лицо каким-то чудом осталось чистым. Смерть обошлась милостиво с Сергеем, он словно помолодел, исчезли морщины на лбу, разгладились глубокие складки у рта… Нике даже показалось, что он просто уснул – спокойно и тихо…
– Хвастаетесь… палаческой работенкой?..
– Вспомнились слова Орфея. Выходит, он знал Пустельгу? Значит, молодой парень пытался помочь и Юрию? Все становилось понятнее…
– Не спешите… – Агасфер подошел ближе. – Не судите поспешно, Виктория Николаевна…
Интересно, о чем еще будет разглагольствовать этот краснобай? Убеждать в том, что Сергея следовало непременно «ликвидировать»?
– Именно так.
Она поняла, Агасфер действительно читает ее мысли. Но не испугалась: пусть…
– Только не «ликвидировать»… Я подарил ему смерть – настоящую, человеческую смерть. Порою это очень ценный дар. Проще было оставить его нелюдем, он бы служил мне – даже против воли. Я поступил честно, но этот человек мне нужен – и нужен чрезвычайно. Я очень надеялся, что какой-то счастливый случай поможет все же вернуть его. Как вы вернули Юрия Орловского. Шансы были – один на миллион, но, представьте себе, я не ошибся. Итак, Виктория Николаевна, у вас есть выбор. Слушайте!
Агасфер шагнул вперед, протянув затянутую в черную кожу руку над мертвым телом:
– Этот человек – ваш враг, Виктория Николаевна. Он сочувствовал вам, но служил мне. Сочувствие – дело легкое, к тому же в нем говорили обида и болезнь. Теперь он мертв, и никто на свете не вернет его. Никто – кроме вас…
Ника не отреагировала. Сказанное показалось грубой ложью, очередным издевательством, которым Агасфер подслащал свою неудачу.
– Не верите? Но вы же спасли Орловского! Одна, без моей помощи. А теперь у вас имеется то, что не защищает вас, но может выручить другого. Ваш Рубин…
Ника разжала ладонь. Камень засветился в полумраке, золотом вспыхнули буквицы-муравьи…
– Это вещь из другого мира, Виктория Николаевна. Я уже говорил, она не для вас. Но сила, заключенная в Рубине, поистине неимоверна. Она не сокрушит врагов, зато спасет тех, кто болен – даже смертельно. Еще не поздно – положите камень ему на грудь, туда, где сердце…
Камень горел на ладони. Она думала передать его Орфею. Те, кто дал ей Рубин, надеялись, что кристалл поможет ей…
– Но не спешите. Подумайте. Его отберут у вас, но кто знает, вдруг Рубин даст вам шанс даже в подвалах Ежова. Не уверен, конечно, но чудеса случаются. С другой стороны, вы можете спасти человека. Но не просто человека, с которым вы были знакомы. Сергей Пустельга – опытный чекист, в НКВД с семнадцати лет, у него две медали, масса благодарностей. За что – можете догадаться. Если спасете его, я получу ценного, незаменимого помощника, а ваши друзья – еще одного умного и очень опасного врага…
– Зачем вы это говорите? – Виктория Николаевна вспомнила разговор на скамейке в Александровском саду и другую встречу – на холодной, залитой дождем набережной…
– Любопытно, как вы поступите. Дело в том, что хозяйка Рубина – только вы. Он слушается вас, чужая рука не принесет спасения. Я, конечно, мог бы вас, так сказать, уговорить, это нетрудно в вашем положении. Но мне интересно, что вы решите. Признаться, до сих пор с трудом понимаю человеческие поступки…
– У вас это никогда не получается, Агасфер… Ника склонилась над неподвижным телом Пустельги, положила светящийся камень на окровавленную гимнастерку и поправила сбившиеся на лоб русые волосы.
– Но почему? – В голосе Иванова звучало искреннее удивление. – Он – ваш враг! Вы помогли мне, а не своим друзьям!
Ника не стала отвечать, даже не слышала. Это было уже совершенно не важно. Все сделано, осталось немного, а силы нужны для каждого шага…
«Черные» вывели ее в полумрак подземной галереи. К ним подошли трое в обычной светлой форме с малиновыми петлицами. Старший, с двумя «кубарями», что-то спросил. Она не поняла, и тут же ее ударили по лицу. Ника пошатнулась, едва устояв на ногах. Странно, она еще чувствовала боль…
– Артамонова?
– Да… – губы с трудом двигались, – я – Виктория Артамонова…
– Чего не отвечаешь? – Лейтенант достал из нагрудного кармана какую-то бумажку. – Согласно постановлению Особого Совещания… А, все равно темно, поверишь на слово…
– Наручники? – поинтересовался кто-то особо старательный.
– На хрена? – удивился старший. – Куда ей бежать? Ну, двигай!..
Толчок в спину. Виктория Николаевна вновь чуть не упала, еле заставив себя выпрямиться. Вот, значит, как начинается дорога в ад… Вокруг стояла тьма, но внезапно Нике показалось, что она снова видит теплые сияющие звезды, такие чистые и близкие. И Ника рванулась к ним, не останавливаясь, становясь с каждой секундой все сильнее и сильнее, так, что даже смерть, казалось, начала отставать…
Бен появился на Патриарших ровно без пяти семь. Добирался он, как обычно, пешком. За эти месяцы молодой человек неплохо изучил Столицу и теперь старался прокладывать маршруты напрямик, через скопище кривых улочек и узких переулков, надеясь на чутье, не подводившее и раньше, в дальних походах на Тускуле. Вечер был теплый, и Бен снял плащ, неся его переброшенным через руку. В последнее время он научился одеваться вполне в местном духе, походя теперь не на иностранца из посольства, а скорее на преуспевающего журналиста или молодого художника.
В небольшом парке, несмотря на теплый вечер, народу оказалось неожиданно мало. Не спеша подойдя к тихой глади пруда, Бен полюбовался оранжевыми отблесками уходящего солнца в окнах дома напротив и словно ненароком взглянул на скамейки, что стояли на ближайшей к Большой Бронной аллее. Лишь две из них были заняты. На одной сидели два гражданина, ведущие какой-то весьма оживленный спор, на второй же Бен заметил того, кто назначил ему встречу. Ошибки быть не могло: расстегнутый серый плащ с темно-красной подкладкой, короткая военная стрижка и, о чем он также предупрежден, огромный черный пес, смирно сидевший у ног хозяина. Дождавшись, пока стрелки на часах – местных, купленных не так давно вместо привычных тускульских, показали без одной минуты семь, Бен медленно направился к нужной скамейке.
При его приближении пес поднял большие острые уши, вопросительно взглянув сначала на Бена, затем на хозяина. Последовало негромкое: «Сидеть, Бара!» Собака, немедленно успокоившись, отвернулась в сторону. С уважением поглядев на пса, Бен осторожно присел, постаравшись оказаться подальше от умного зверя. Человек в сером плаще окинул соседа по скамейке спокойным взглядом:
– Добрый вечер. Насколько я понимаю – товарищ Бен?
– Так точно… – Ответ показался почему-то глупым, и Александр поспешил исправиться: – То есть – да… Вы – господин Флавий?
– Совершенно верно. Заметил вас еще на Бронной. Впрочем, мы, кажется, виделись. Вчера на Новодевичьем…
Бен постарался вспомнить. Да, он уже видел того, кто назвался Флавием. Это было действительно вчера на Новодевичьем кладбище, где хоронили известного драматурга и бывшего военного врача Афанасия Михайловича Бертяева…
– Я тоже пришел туда, – кивнул Флавий. – Пришлось нарушить все правила конспирации, но…
Он не стал договаривать, по жесткому холодному лицу скользнула судорога боли. Это продолжалось какую-то долю секунды, затем человек в сером плаще вновь стал прежним, неторопливо заговорив тоном, не допускающим возражений:
