ждал в ответ на откровенно и бесстыдно слитое дело? Ты, кричавший о долге, о чести и совести, бросив все, уехал, зная, что будет дальше. Ведь знал? Знал. Может, снова покричишь о совести, Миша? О долге? О чести?
Михаил, уперев локти в колени, обхватил голову руками и застонал. Что ему делать? Что ему теперь делать?
Часа через два пришло понимание, что у проблемы есть только одно решение. Одно-единственное.
Михаил поднялся и медленно пошел в отдел кадров. Подав рапорт на увольнение из органов, он вышел из отделения и отправился домой. Собираться.
Ведомственную квартиру необходимо было освободить в двухнедельный срок. И найти новую работу. И новое жилье. Деньги у Михаила были — на что их ему было тратить? Только на подарки родным. Вот и копились потихоньку. Раз в три месяца Михаил относил в сберкассу скопившиеся купюры и клал на накопительный счет. Снимать до сих пор еще не приходилось.
С комнатой пришлось побегать. В конце концов ему удалось снять комнатку на окраине Москвы у женщины с тремя детьми. О покое там можно было только мечтать, но лучших вариантов попросту не было.
Перевезя туда со своей квартиры вещи и разложив все по своим местам (благо, вещей было немного), Михаил задумался, как ему жить дальше. Нужно было искать работу.
Устроиться удалось на завод токарем — сильно пригодился опыт, полученный в родном городе. Чисто механический труд был очень непривычен Михаилу, но он словно наказывал сам себя, каждый день вставая к ненавистному станку.
На новом месте он очень быстро приобрел славу нелюдимого и молчаливого дикаря, не желавшего ни с кем общаться. От станка он отходил лишь во время обеденного перерыва. Быстро перекусив в одиночестве в столовой, не дожидаясь окончания перерыва и не участвуя в развлечениях рабочих типа карт и домино, вставал к станку. В рабочее время тоже не отвлекался на разговоры и различные обсуждения, на собрания не ходил, зачастую оставаясь и после смены — спешить ему было некуда.
В результате его заработная плата всегда оказывалась гораздо выше, чем у остальных токарей. Начальник цеха его ценил и уже дважды подходил с предложением занять место мастера, но Михаил, не дослушав предложение, односложно отказывался и вновь возвращался к станку.
Чего у него было много, так это времени на размышления. Руки работали, голова же была свободна. И в эту голову лезли разные мысли. Не давало ему покоя освобождение Зуева-младшего. Злость и бессилие требовали выхода. Ярость давно поселилась у него в груди, по капле сжирая его, мешая дышать, стремясь вырваться наружу. И так нелюдимый, с каждым днем Михаил все больше и больше старался избегать людей, опасаясь сорваться на ни в чем не повинном человеке. А жизнь в комнатке, образованной тонкой дощатой перегородкой, за которой буквально бесновались трое мальчишек, которыми мать интересовалась только в периоды нечастой трезвости, сводила его с ума. Отдыха не было ни днем, ни ночью. Отработав три месяца, он выпросил у начальника цеха отпуск на две недели и поехал домой.
В этот раз он прежде всего направился к Петру — слишком давно не видел друга. Петр, сильно постаревший, был крепок. Вокруг глаз разбегались веселые морщинки, губы то и дело растягивались в добродушной улыбке. Вера тоже сильно изменилась, но глаза лучились счастьем. Оба обрадовались, увидев на пороге своей квартиры Мишку, засуетились, не зная, куда усадить дорогого гостя.
— Да хватит вам суетиться! — смеялся Михаил. — Вера, ты еще не все запасы на стол выставила? Дай я в закромах покопаюсь, вдруг еще чего найду?
— Да ну тебя, обалдуй непутевый! — замахнулась на него Вера полотенцем. — Ты когда у нас в последний раз был? Лет пять назад? А то и поболе! Уже вон Лидочке, внучке старшенькой, шесть годков стукнуло, а ты приезжал, так Лизавета еще и не замужем была!
— Ну прости, Вер! Я и дома три года не был, — покаялся Михаил. — Служба все не пускала.
— А нынче что ж, пустила наконец? — с хрустом откусывая соленый огурец, спросил Петр.
— Как видишь, — усмехнулся мужчина. — Вот же я, перед тобой сижу. Вы лучше про внуков мне расскажите! Весь свой выводок оженили?
— Ох, Мишенька, шутник ты! Ну какой весь-то? Младшему тока тринадцать недавно было, Любаньке десять, — широко улыбнулась Вера. — Вот вернется от Лизоньки, поглядишь, какая вымахала! А Павка в своем доме пионеров пропадает — все машины какие-то они там строят. Вон, погляди — весь дом его моделями завален, да запчастями всякими! — махнула рукой Вера в угол комнаты, в котором действительно стоял сервант, буквально забитый моделями и различными деталями.
— Не ворчи, мать! Ты хоть и бабка, но все одно не ворчи! — приобнял Петр жену за плечи и привычно чмокнул ее в висок. — Занят мальчишка — и ладно! Все не по улице шастает. А механизьмы знать — то дело большое. Пускай учится.
— Так разве ж я против? — всплеснула руками Вера. — Тока полы сами отмывать после своих механизьмов станете.
— Помоем, не волнуйся, — проворчал Петр, обновляя стаканы.
— Ну а старшие? — улыбнулся Михаил.
— Ну а что старшие? — крякнул Петр. — Ванька вон как на магистраль свою уехал [4], так там и женился, и осел. В Омске с женой устроились. Уж двоих ребятишек родили, Володю да Егора, да Нина третьего ждет. Фотокарточки вон присылали, да сами пару раз приезжали. Костька, ты знаешь, в армии в Севастополе служил, на корабле. Сказал, море его позвало, — хмыкнул мужчина. — Там и остался. По морю своему так до сих пор и плавает. Все нас с матерью к себе зовет, хоть совсем жить, хоть в отпуск. Любашка с Павкой о том годе ездили к нему, приехали довольные, загорелые…
— А каких ракушек-то напривозили! — прижав руку к щеке, покачала головой Вера. — Ща, вот покажу тебе! — попыталась она вскочить из-за стола.
— Сиди уж, опосля покажешь, — ухватил ее за руку Петр, усаживая на место. — Мы еще и фотокарточки не глядели.
— А Лизавета? — улыбнулся Мишка, вспоминая хитрую темноволосую лисичку с нереально синими глазами.
— А Лизавета вон замуж выскочила. Попервой-то мы с матерью против были — рановато, всего-то ей девятнадцать было. Но ничего, муж у ней хороший. Выучиться заставил. Врачом она у нас стала, как и Верунька вот. Тока она в хирурги пошла. Деток оперирует. Нравится ей с детями возиться, — с улыбкой продолжил рассказ Петр. — Сама вон уж третьего родит вот-вот. Двух девок родила, так мало ей — мальчика, говорит, хочу.
