Другой обширный синяк, расползшийся по рёбрам, части живота и спине, пока не особо чувствовался. Но Миша подозревал, что именно от него будут потом все основные неудобства. Порезов практически не было, так, мелкие царапины. Щит в данном случае великая вещь, жалко только, что после таких молодецких ударов, скорее всего, придётся изготавливать новый.
Раны остальных охотников саотов были схожи. У кого чуть побольше, у кого поменьше, но чтобы серьёзно – так ни у кого. С ними они в основном справились сами, привычно, даже не промывая, заложили, шипя от жжения, разжёванным мхом и замотали грязными тряпками. Вот такая первая помощь самому себе в исполнении охотника рода. Но парочке длинные раны всё-таки придётся шить…
Остатки племени Волков нашли связанными в просторном загоне вместе с овцами. Не так много их и осталось. В основном молодые женщины и дети. Все грязные, чумазые, вымазанные в смеси грязи и навоза, они лежали, связанные по рукам и ногам, прямо на земле. У всех поголовно расширенные от ужаса глаза, со зрачками, закрывавшими почти всю радужку, у многих женщин полностью седые волосы…
– Что делать с ними будем?
Этот вопрос задал Таука Гото. Тот только отмахнулся: у вождя Выдр было очень скверное настроение. Четверо из его людей было убито, а ещё пятеро ранено, из них один в живот, что тоже практически смерть. Не за этим он сюда шёл…
– Я возьму себе десять баб… – он помолчал. – Кого выберете, забирайте себе. Остальных…
При этом он провёл характерным интернациональным и, как оказывается, интерпланетным, жестом по горлу. Ур кивнул, соглашаясь, Таука тоже… Мишка же стоял рядом и смотрел на этих жалких, связанных людей – женщин с поседевшими волосами, скулящих детей… А перед глазами у него стояла картинка распятых на толстых жердинах освежёванных баб. Немного мутило. Сколько их? Человек, наверное, сорок, не больше. Мужиков среди них нет, стариков и старух тоже…
Ни Ур, ни Таука, ни другие охотники племени даже не подумают забрать всех. Максимум – тех же десять молодух, а остальных, включая детей, просто поубивают, чтоб не мучились. Они не злые, нет, просто понятие гуманизма им неведомо, и просто так кормить чужой выводок, а именно так они их и воспринимают, они не станут. Не станут по своей воле, если на них не надавить… Где-то сбоку тихо заплакала мать, подползшая к своему охрипшему от крика малышу. Она всё понимала и забилась в тихой истерике…
– Нет.
– Что «нет»? – не понял Гото, вопросительно уставившись на него. То же самое сделали и другие стоящие рядом охотники, в том числе Таука и Ур.
– Забирай себе своих десять баб. Любых. Всех остальных заберу я, – сказал Миша с нажимом.
– Зачем тебе… – начал было вожак Выдр, но Мишка его прервал и, добавляя железа в голосе, повторил:
– Остальных заберу я. Понятно?
Таука промолчал, Ур тоже. Мисшаа совсем не глуп, даже умный, как сказал старый Койт. И если он говорит, что заберет баб и молодняк Волков в род, это ещё не значит, что он не разговаривал об этом со стариком.
Видя это, Гото просто пожал плечами: мол, поступай, как знаешь. Затем развернулся и пошёл к своим.
– Гото, – остановил его Миша. – Скажи им, чтобы разводили костры и грели в горшках воду. Ещё пусть приготовят чистые шкуры, а жилы кипятят. Я постараюсь помочь твоим раненым.
Вожак выдр кивнул.
Потом Миша повернулся к Тауке и тихо спросил:
– На каком языке говорят Волки?
Тот недоуменно уставился на Мишу:
– Как и все люди, что живут в степи…
Мишка кивнул и пошёл к загону. Наплевав на грязь, перемешанную с навозом и мочой, он прошёл в самую середину и, еле сдерживаясь, чтобы не скривиться от вони, громко, так, чтобы слышали все вокруг, в том числе и в посёлке, произнёс:
– Племени Степного волка больше нет. Его охотники все мертвы, а стойбище разорено гтухами. Мы убили гтухов и забираем всё себе. Гото из рода Речной выдры заберёт себе десять молодых баб. Остальных вместе с детьми мы забираем себе. Это сказал я, Миша, из рода Пегой лисицы.
Потом немного постоял, подождав, пока до всех всё дойдёт, вышел из загона и подошёл к брату жены:
– Развяжи их, Таука. Пусть приберутся тут. – Он немного подумал: – Потом помоются и собирают вещи в дорогу.
Тот кивнул, но прежде чем пойти, поймал Мишу за руку:
– Зачем нам столько детей и баб?
– А разве саоты стали такими слабыми охотниками, что не смогут на Большой охоте набить на всех мяса?
– Смогут, – кивнул он. – Но ты не ответил.
Мишка усмехнулся: всё-таки общение с ним не проходит для родичей бесследно.
– Таука, эти дети вырастут и станут охотниками и воинами саотов, они даже думать забудут, что когда-то были Волками. Бабы родят ещё детей, от тебя, Ура, Тона, других охотников. А может, даже Хуг или старый Коит найдут в себе силы. И все они будут верны роду, и любить его станут не меньше, чем ты сам. Знаешь, почему, Таука?
Охотник недоуменно повел плечами.
– Потому что ты их спас от этого… – при этих словах Мишка указал на край посёлка, на котором ещё висели на скрещенных жердях тела. – Понял теперь?
Таука задумался, кивнул и пошёл в сторону загона, больше ничего не спросив. Стоявший неподалеку Ур тоже кивнул. Он подошёл к Мише и хлопнул его сзади по плечу:
– Ты очень умён, Мисшаа. И я с братом будем тебе верными помощниками, когда ты займешь место Койта…
И ушёл заниматься своими делами, оставив ошарашенного Мишку стоять посреди мёртвого уже стойбища, в окружении трупов людоедов, среди запаха крови и разорванных кишок, грязи и навоза. Где-то невдалеке окликнули Гото, сказали, что вода закипает. Что же, признание – это хорошо, а дальше поживём – увидим. Как бы то ни было, но вождём ему быть совсем не улыбалось…
Миша сплюнул тугую, скопившуюся во рту слюну и поморщился от боли в наливающихся синяках, начавших саднить ссадинах. Как бы что ни шло, но пора идти пытаться латать народ. Уже на ходу ухмыльнулся: у саотов в этот раз сильно ранненых нет. Большие порезы есть – как без них, их заштопать, замотать, и всё. А вот таких кандидатов в покойники, как у Гото – нет.
Гтухи напали, когда все стойбище спало, на рассвете. Нападавших было много, четыре раза по две руки. Они вытаскивали из чумов сонных охотников и резали прямо там же. Вождь и ещё рука воинов храбро бились, но врагов было слишком много – их закидали копьями и у еще живых вырезали печень… Стариков и старух поубивали сразу, разбив головы дубинками с каменными навершиями. Женщин и детей избили и, связав, бросили в загон к овцам.
Разделав нескольких молодых охотников и оттащив остальные трупы в степь, половина гтухов забрала часть овец и ушла. Вторая половина осталась. Это случилось руку и два дня назад. Неделя, определил для себя Миша. За эту неделю, как рассказали бабы, их стало на три руки меньше… Редко какая из них могла говорить об этом, в основном скатывались на истерики и молили разрешить уйти рыдать, подальше от костра в степь.
