...А в руках – деревянный обломок вместо копья. Хоть крови-то нет? Нет вроде...
– Все! Хватит! Хватит, говорю! У кого это голос такой? А-а, Патрокл Менетид! Вовремя подоспел! А бычок-то где? Жив?
– Эй, богоравные, может, воды? Хрипит ведь!
Вначале удивился, потом понял. Не я хриплю – Аякс хрипит. Лежит на травке, голову закинул – и хрипит. Не иначе по горлу ему попало, там, где доспеха нет!
Водой я сам его отпаивал. Отпаивал, подняться помогал. Тяжелый он, Теламонид! Хвала богам, очнулся наконец!
– Извини!
– Да ладно!
Хрипло так сказал. Не сказал – буркнул. Буркнул, отвернулся. Хотел я его про реку спросить, но не решился. И так все ясно.
(А я все-таки вынырнул! Вынырнул, вынырнул, вынырнул! В первый раз – вынырнул!)
– Этих двоих вместе не сводить! Поняли?! Иначе сам вам, дуракам богоравным, шею сломаю!
Все верно, Патрокл, все верно...
И снова вдвоем сидим, снова травку жуем. Я жую – и белокурый со мной.
– Теперь ты на ней женишься!
– На ком? – поражаюсь я. – На Елене?
Дергает плечами Атрид, губами тонкими дергает.
– Ведь ясно, или ты, или мой брат. А ведь он... Он ее не любит даже!
Хотел посмеяться – не стал. Не шутит Менелай Атрид!
– Я ведь все понимаю, Диомед! Я – мальчишка, слабак. Даже не наследник. Отец ради меня и пальцем не шевельнет. Только я... Как взгляну на нее, на Елену, и – словно золото в глазах. Словно ветром уносит... Извини, болтаю много!..
– Пошли, – вздохнул я. – Драться будем. На деревянных. Потом – на бронзовых. Пока ты меня не побьешь!
* * *
– И что скажете, мужи аргивянские?
– Сам ты муж аргивянский... А получается так: если Тиндарей Агамемнона выберет, все волками кинутся. И если кого другого – тоже кинутся. Знаешь, Тидид, не нравится мне это!
– Понял, Амфилох... А ты что думаешь, Капанид?
– Думаю, думаю... Дурак я, что женился, Тидид! Елена, она... Эх!
– Ладно, богоравные, выше носы!
– Сам ты богоравный!
* * *
Хотел встать – вскочил. Вскочил, фарос зачем-то поправлять стал.
– Спасибо за дары, Диомед! Только кому ты дарил их – богине или мне?
Она улыбалась, Елена, Елена Прекрасная. А я все на ее лицо смотрел. Говорят ведь, будто каждый лицо ее по-своему видит. Ведь у каждого красота – своя...
– У нас на улице твой храм. Прекрасная. Я туда с детства забегал...
– Храм...
Вздохнула, отвернулась, а мне вдруг не по себе стало. Словно обидел ее чем-то.
– Я не хотела быть богиней, Тидид! Я не виновата, что у меня ИХ кровь. И ты не виноват...
Она видела. Впрочем, чему тут удивляться? Богиня!
– Агамемнон... Он ведь не любит меня, правда? И ты не любишь. Я для всех, как Золотое Руно, так?
А я не понимал, о чем Прекрасная со мной говорить хотела? Вот, значит, о чем!
– Я вас всех старше, Диомед! Мои братья, Кастор и Полидевк, они уже на Олимпе. А я все такая же молодая... Знаешь, хочу быть старой! Хочу сидеть у очага, и чтобы рядом возились внуки... Плохо быть бессмертной! И вечно молодой – плохо. Может, тем, кто на Олимпе, легче?
Отвечать нечего. Прекрасная говорила не со мной. И не мне было понять ее.
– Отец... Мой земной отец, Тиндарей... Я для него тоже что-то вроде Золотого Руна... Женщине – просто женщине, без ихора в жилах, иногда везет. Иногда ее любят. Это так мало – и так много!.. А меня просто хотят продать, Диомед! И нет никого, кто бы заступился. Не за богиню – за женщину...
А мне опять не по себе стало. Словно я виноват во всем. Словно я это сватовство затеял. А ведь и правда! Сцепились богоравные за Золотое Руно!
– Есть парень, – улыбнулся я. – Когда он на тебя смотрит. Прекрасная, у него – золото перед глазами. Но не то, на которое быков покупают. Знаешь, что такое, когда тебя ветром ночным над лесом уносит?
– Ветром... – тихо повторила она. – Ночным ветром... Завидую той, кого ты любишь, Диомед! Но... Я попросила тебя прийти не для разговора о любви. Не знаю, какую нить плетут Парки, но я долго жила на земле среди людей. Очень долго... Может случиться беда! То, что придумал отец, очень плохо кончится. Постарайся, чтобы не было крови, Диомед!
Теплые золотистые пальцы на миг прикоснулись к моей щеке. Давний знак просьбы, даже не просьбы – мольбы...
Я молча поклонился, пытаясь понять, о каком отце говорит Прекрасная? О земном или о НАСТОЯЩЕМ?
* * *
– Фанори кироси ама. Миноси каатавити тумо апаса...
Слушаю. Киваю. Киваю – уроки дяди Эвмела вспоминаю. Те самые «танаси» и «куноси». Сам виноват – заговорил с этим парнем на Древнем языке!
...Ладонь – как корабельная доска: широкая, крепкая. И смоленая, с вечными мозолями. И сам он – весь просмоленный, обожженный чужим, ненашим солнцем. В светлых глазах – океанская зелень. И высокий, словно сосна корабельная. Завидно даже. Вот уж кто моря не боится!
– Миносе та? – удивляюсь. – Миносе акате но?
А как не удивиться? Оказывается «Минос» – не имя, как думают все у нас, но и не титул, как рассказывал дядя Эвмел, а что-то среднее. Вроде как степень посвящения. Растет себе царевич, царем становится, а после уже – Миносом.
– А ты... ты тоже Минос? – спрашиваю осторожно. Уже не на Древнем (Дий Критский с ним!) – на нашем, общепонятном.
– Нет, – на смуглом, загорелом дочерна лице (привет Эвриалу) еле приметная усмешка. – Мой дед был последним. Отец не успел...
Я киваю – слышал. Идоменею, басилею Крита, последнему из династии Миносов, было, как и мне, шесть, когда погиб его отец, Девкалион Миносид. И царства великого Критского больше нет, и Кносс, древняя столица, уже в руинах. Но все равно...
Говорим о пустяках – как и положено при первом знакомстве. О серьезном – после. За широкой спиной критского басилея – пять сотен кораблей, наследство Великих Миносов. С таким союзником никакие Микены не страшны! Но это потом, сейчас – просто болтаем. Но и это интересно. Да еще как интересно!
– А те куреты, что на Крите жили, – не отстаю я. – Они из Этолии? Или наши, этолийские, с Крита?
Теперь он уже не улыбается – смеется. Смеется, длинными жилистыми руками разводит:
– Ну ты и спросил, Тидид! Тебе бы с моим дядей покойным поговорить, с Астерием. Он-то все знал! А я с семи лет в море. Сегодня – Таршиш, завтра – Кеми. Какие уж тут куреты!
– С Астерием? – удивляюсь я, вспоминая уроки дяди Эвмела. – Но твой дядя...
– Его еще Минотавром звали, – охотно поясняет Идоменей Критский. – Дядя Минотавр тебе бы всю эту древность вмиг разъяснил!
Шутит? Нет, не шутит, моряк! Да-а! А хорошо звучит: мой дядя Минотавр, моя бабушка Гидра...
Впрочем, я и сам Медузы Горгоны праправнук!
* * *
И снова богоравные на поле толпятся, снова орут, снова руками машут. Но на этот раз не копейщики по доспехам гремят – лучники мастерством хвалятся.
