— Пиши прошение о переводе и всю свою биографию.
— Виноват, Григорий Дмитрич, так я же уже?.. Понял. Что писать?
— Где родился-крестился, как и кем служил, ну и все в таком же духе и со всеми интересными подробностями. И самое главное. Только правду, какой бы она ни была. Понял? Ну а раз понял, так и приступай.
Многодетный отец чертыхнулся и в очередной раз смял испорченный кляксой лист.
— Семен, раз уж начал ему помогать, так помогай до конца. А то он со своей писулькой до вечера провозится.
Не спеша пролистав вторую укладку и позаимствовав из нее еще пяток служебных записок, Долгин допил свой чай и принял заявку на оказание матпомощи. Мельком просмотрел, одобрительно хмыкнул, затем достал авторучку и поставил размашистую подпись.
— Вот теперь все красиво и правильно, не стыдно и самому Александру Яковлевичу показать. Кстати, он как раз у себя, так что все сейчас и оформим, в самом лучшем виде.
Второе прошение Долгин читал еще более внимательно, а вот ручку доставать не торопился. Вместо этого он еще раз оглядел подтянутого охранника, преданно и с надеждой взиравшего на него в ответ, упрятал бумагу к себе в портмоне и лениво бросил:
— За нарушение контракта — штраф сто рублей и перевод в наружную охрану третьей складской линии.
В наступившей тягостной тишине раздался неясный полусип-полукашель — сглотнув внезапно образовавшийся в горле ком, неудачливый проситель потерянно вопросил:
— Какое нарушение?..
Господин главный инспектор вздохнул:
— Куда и к кому заглядываешь раз в две недели — надеюсь, не позабыл? А значит, у тебя пункт девять, запрещающий разглашать сведения о компании, ставшие известными в ходе службы. И пункт двенадцать — частичная нелояльность своему работодателю. Можно было бы и на полную наскрести, да жалко тебя, дурака.
Охранник медленно бледнел до прозрачной синевы, тихо ежась под взглядами своих недавних сослуживцев. Полными недоумения и непонимания столь внезапной немилости начальства к собрату-охраннику. А вот старший смены понял все и сразу, отчего выражение его лица обещало кое-кому большие неприятности. Для здоровья вообще и самочувствия в частности.
— Достаточно или еще что разъяснить?
Затравленно оглядевшись по сторонам, молодой мужчина сник — и лишь что-то тихо-тихо пробормотал.
— Вижу, вопросов больше нет. А остальные — слушайте и мотайте на ус: компания знает ВСЕ, что ее интересует. И про всех. Пока вы заботитесь о ней, она заботится о вас — защитит, вылечит, накормит, обучит. Хорошо себя проявите — в начальники поставит. Случись что плохое — и о семье вашей позаботится, вдову поддержит, детей в люди выведет. Если ошибся кто, по дурости да молодости — простит и даже попрекать не будет. И некоторую помощь людям государевым тоже поймет, это дело, можно сказать, житейское. Но все это — до определенного предела.
Внимательно оглядев бывших сослуживцев (отряды, может, и разные, да бригада-то все равно была одна на всех, четырнадцатая Ченстоховская), главный инспектор повторил с заметным нажимом:
— Компания дает шанс всем, кто того достоин. Главное — не обманывать и честно исполнять работу. Все!
Закрыв и присоединив вторую укладку к первой, главный инспектор слегка отряхнул ладони и подошел к вешалке. Глядя на него, как-то нерешительно засобирался и Силантий, то и дело поглядывая на свое прошение, так и оставшееся лежать на столе у старшего смены. Ан нет, оно все же перекочевало со стола в нужные руки, а потом и во внутренний карман сюртука.
— Семен, чтобы морды лица у всех были целые. Проверю! А за чай благодарствую, весьма хорош.
Следуя за господином Долгиным на третий этаж управы, многодетный отец изо всех сил давил в себе предательскую робость. Для него и старший смены — уже высокое начальство. А уж к самому к его благородию!.. Как бы они не разгневались, что с такой мелочью от важных дел отрывают… Но все оказалось не так уж и плохо, как думалось, — вообще-то хозяин кабинета даже не обратил внимания на вошедших, занятый чтением бумаг.
— Александр Яковлевич, тут небольшой вопрос надо бы решить…
— Ну?
Положив листок с прошением прямо на важные (других на столе у владельца фабрики и быть не может) документы, главный инспектор отошел в сторону и присел на стул, оставив охранника в полном одиночестве. Его благородие прошение прочел, подписал и равнодушно отодвинул от себя. Но только Григорий Дмитрич потянулся за ставшей ОЧЕНЬ важной бумажкой, как ее опять пододвинули обратно, заодно заинтересовавшись просителем.
— Силантий Саблин?
— Так точно!
— Дед в Отечественную войну отличился?[27]
— Так точно, в драгунах был.
— А скажи мне, Силантий, почему у трех твоих сыновей и четырех дочек отчества с остальными не совпадают?
— Так… Ваше благородие, разрешите доложить? — Силантий привычно вытянулся по стойке смирно. — Дети — это брата моего, Луки. Он от холеры недавно умер, с женкой. А я их, значит, к себе. Вот.
Прошение в очередной раз проделало свой короткий путь по столу, в направлении самого просителя.
— Свободен.
— Благодарствую, ваше благородие!
Подождав, пока закроется дверь, князь едва слышно хмыкнул:
— Что-то он какой-то дикий. Недавно приняли?
— Полгода.
— Все поверить не может, в свое счастье? Понятно. А это что?
Перед фабрикантом легло еще одно прошение, автор которого в данный момент выслушивал про себя много нового и крайне неприятного.
— Зашевелились, значит. Только он проявился?
— Так точно, остальные тихо сидят.
— Ну-ну. Между прочим, один знакомый тебе жандарм очень доволен нашими «подарками» — настолько доволен, что помимо всего прочего у меня появились еще и пять новых фамилий солдат-отставников. Держи и запоминай.
Дождавшись, пока Долгин кивнет и положит ежедневник обратно, его командир продолжил, со странной улыбкой на губах:
— Кстати, об осведомителях — я позавчера, когда был в Питере, зашел на огонек в офицерское собрание измайловцев. Мне там рассказали пару презанятнейших историй…
Написав одновременно с этими словами пару фраз и имя с фамилией, отставной ротмистр сложил листок вчетверо и сунул прямо в руки другому отставнику, только в чине унтер-офицера.
— Вот этот господинчик знает очень много интересного и, как я думаю, со временем будет нам очень полезен. Специфическая, конечно, личность. Но что делать, если других-то там и нет?
— Насколько далеко?..
— По обстоятельствам. И вот что еще. Почему бы ему не написать обязательство о сотрудничестве с германской разведкой? Так, на всякий случай? А то еще станет гадать, голову ломать, кто к нему приходил. Зачем мучить человека?
