Всё-таки, когда хоть чуть понимаешь что к чему — жить легче. В этот год мы двинулись рано, вода ещё высоко стоит. Выгребать, конечно, против течения по Угре и Усие — тяжелее, но выскочили в Голубой мох, а там — озеро! От края до края. Прошли спокойно на вёслах. Я думал — дальше опять возами, нет — проскочили на западную сторону болота, а там… Десну видно — на юг течёт. Но мы ещё дальше к западу приняли. А там другая речка — Ужа. И течёт на север, к Днепру.
— Мужики, а как это…?
— Эт, боярич, Ужанский волок.
Вона как! Не просто так! Я ж столько про волоки читал, слышал! Ну-ка, ну-ка, как оно тут у вас?
То озерко, то болото, то просто лужи. Шесть вёрст. Через месяц здесь будет сухо, а пока… Плоское место, залито не сплошь — видны лесные острова, кустарник, гряда, на которой дорога. Но есть непрерывная цепочка водных зеркал. В двух местах — явно канавы прорыты…
Так и прошли: часть — вёслами, часть — шестами. Ноги замочили, но ни разу лодки по сухому тащить не пришлось.
— А волок-то где? Где волочить-то?
— Всё, боярич, уже Ужа понесла.
Этой Ужи и не видать — глубокая долина только в нижней трети. В верховьях — просто ручеёк по полю вихляется. Но вот в этот месяц водополья — несёт как большая. Хорошо-то как!
«Думал — вот она, награда, —
Ведь ни веслами не надо,
ни ладонями.
Комары, слепни да осы
Донимали, кровососы,
да не доняли».
Комарья… да. Звон стоит. А вот осам рано — позднее будут.
* * *
Едва пришли в город, как стало ясно — «пахнет жаренным»: племянники покойного кречетника «били челом» в княжеский суд, утверждая, что Аким Рябина злодейски захватил бедную вдову и всё её майно.
Ребятки простые: просидели у себя в вотчине до Юрьего дня, собрали «продукцию нив и пажитей» и поехали в стольный град «права качать».
Я уже говорил: крестьяне (и окрестьянившиеся бояре) живут по сезону, в гармонии с природой. А сезон под названием: «рейдерские захваты и борьба с ними» — в сельскохозяйственном календаре не предусмотрен.
Первый заход у племянничков покойного кречетника был неудачным: суд смоленского тысяцкого Боняты Терпилича им в иске отказал.
Бонята нашёл классную «отмазку»: подворье, хоть и в городе расположено, но боярское. А дела боярские — идут в княжеский суд.
Племяннички, осознав шаткость своей позиции: у нас же есть свидетели, есть грамотка — пошли бить челом епископу. Сменив суть иска: уже не по поводу имущества, а по поводу удочерения сирой вдовицы Аннушки — новолепленным боярином Акимом. Который, как их преосвященству достоверно известно, тот ещё фрукт: в измене подозреваемый, князю своему слова обидные говоривший, на воровстве почти пойманный… И как-то странно всплывший в очереди за боярской шапкой… Какой-то этот боярин Рябина… «не благолепный».
Владыко — епископ Смоленский Мануил Кастрат углядел в ситуации явное небрежение к слову епископскому: благословения же — не было!
Поспешная выдача Аннушки замуж за моего бывшего холопа Потаню добавила подозрений. И епископского раздражения: судьба вдовицы решена без участия церковников.
Где-то на краю поле зрения епископских маячила подозрительная мутная фигура «персонажа второго плана». В моём лице. Что, опять же, не добавляло чистоты и благостности репутации Акима.
Я, конечно, могу жидким обделаться, напрягаясь от гордости за свои личные и персональные попадизм, прогрессизм и «подвигизм». Но для местных — отрок, недоросль — не личность, не самостоятельная величина, а элемент домашней утвари «мужа доброго». «Прости, господи, боярина Рябину. И людей его». И я там, в общей толпе, массовке, в стае и стаде… Один из…
А вот Акиму… снова в суд… после его сожжённых в Ельнинском суде рук… Мои заморочки — ему муки. Факеншит! Те же грабли! Да стыдно же мне!
Дополнительно доходившие до епископских служек слухи о моём регулярном неисполнении общепринятых ритуалов, о «криках страсти» вдовы при общении с одним из моих холопов, о моей косынке, которая, вроде бы (сам я никогда этого не говорил!) — есть частица покрова богородицы (ересь полная!), о личной и успешной войне с разного рода демонами и бесами (без благословения на то владыкиного!), о странном ограничении в ценообразовании на невольничьем торге (с последующей смертью работорговца), о жёстком отношении к «каликам перехожим» в вотчине… и дыр с пыром — позволяли рисовать портрет закоренелого злодея Акима Рябины. У которого — даже сопляки приблудные мерзопакостями занимаются. Сам-то боярин чистеньким прикидывается, а вот приблудыш, по молодости да глупости… «Устами младенца глаголет истина»…
Напомню: в «Святой Руси» репутация человека есть юридически значимая величина. В здешнем судопроизводстве различаются два типа свидетелей: кто может что-то сказать по сути рассматриваемого конфликта, и кто может охарактеризовать личности участников вообще.
«Восстановление справедливости» в епископском суде маячило Акиму если не «вышкой», то»… лет строго режима с конфискацией» — однозначно. А меня прихлопнут как муху, просто за компанию. По обычной здесь формуле: «с чадами и домочадцами».
Для княжеского суда у меня были хоть какие-то аргументы! Даже двух видов.
Смысловые, типа:
— Вот — тысяцкий. На подворье — бывал, сам — видал, с вдовой — разговаривал.
И «задушевные»:
— А помнишь, княже, как я для тебя святыню великую, частицу Креста Животворящего, у Евфросинии Полоцкой спёр?
Понятно, что я так не скажу: это себе же — смертный приговор! Но Ромочка, Благочестник — светлый князь Смоленский Роман Ростиславович — не дурак. И без слов всё прекрасно понимает.
За мою услугу он отдарился Акимовым боярством. Тема, вроде бы, закрыта. Но…
Отношения между бывшими подельниками несколько сродни отношениям между бывшими супругами:
«Пускай мы другие, но мы не чужие,
Друг другу так много открыв».
Возникшая от этого некоторая… зависимость от меня — его не радует. Придавить бы меня… — да без вопросов! Но вытаскивать на публичный суд… А я там начну, чисто по глупости и всего окружающего недогонянию, подмигивать да хмыкать, намекая на «особые отношения»…
Поэтому Благочестник тоже не хотел видеть меня под своим судом.
Имущественный иск повис: все ждали епископского суда по делу «об удочерении бедной вдовицы».
Кастрату, при нынешнем устойчивом положении в епархии, по большому счёту — плевать на спорное майно. А вот вопрос власти… Осадить возгордившегося новоявленного боярина, «указать место» возомнившему о себе невесть что аристократу, напомнить, что все мы «рабы божьи», а церковники — первые из слуг Его перед лицом господним…
