Они спокойно пешешли перекресток на зеленый: на всякий случай, Виктор вертел головой, как летчик-истребитель в кабине, но ничего страшного не заметил. У троллейбусной остановки возле спортзала, метров на полсотни ближе к Трудовой, также кучковался народ, тревожно поглядывая вдаль. Из-за этой кучки показался молодой человек в расстегнутой светло-коричневой кожаной куртке и быстрым шагом приблизился к ним.
— Вадим? — с многозначительно-вопросительной интонацией в голосе произнесла Варя.
— Не надо туда. Давайте прямо по тротуару до остановки за гастроном. Прикрываем.
— Концы?
— Откинулся. Под переднее угодил.
— Пьяный?
— Не, вроде. Экспресс не сечет. Шеф в трансе. Говорит, ехал с нормальной скоростью, а этот хренобель явился из воздуха прямо перед капотом.
— Ну, так говорят, если теряют внимание за дорогой.
— Да не врет он насчет скорости-то. По визерам так пятьдесят.
— А на визере что?
— Кусты там в визере, только кузов и заметно. А напротив, со спортзала, КВН был развернут вас встречать. Ве-пятнадцатый-то сдох на перекрестке, вот и развернули.
— И с ПРН не доложили?
— Не-а. Наверное, думали подскочить исправить.
— Втык будет порнографам от Шерги. Ой, будет…
Вадим полез в карман и вытащил оттуда плоский радиофотик.
— Скинули уже… Не встречали такого?
На мелком дисплее Виктор разглядел лицо человека с полузакрытыми глазами. Ни ужаса, ни гримасы страданий — только застывшее удивление. "А я думал, так только в рассказах бывает…"
— Мне кажется, я его раньше видел, — ответил Виктор, возвращая фотик.
— Кажется, или точно? — в унисон пропели Варя с Вадимом (кстати, читатель уже заметил, что у всех троих имена с одной буквы?)
— Кажется, точно. Два раза. Один на Молодежной, когда паспорт проверял, на лестнице. Чуть не налетел на него. Другой раз — когда ехал с "Лития".
— Это когда звонили?
— Ага. Он сзади меня сидел. Только не заметил, на какой он сходил. Артефактов при нем никаких?
— Чего? А, ну, понял, — ответил Вадим, и прижал невидимый за воротником свитера ларингофон. — "Ясень-3", здесь "Клен-21". Фото опознали. При осмотре странного не заметили? Непонятных предметов, знаков? Вас понял.
— Отвезут к нам, рассмотрят, — продолжил он, обращаясь уже к Виктору. — Мутный он. Прописки нет, фейс машина не распознает. По уголовке не светился.
… - Не оборачивайтесь.
"Во всяком случае, на Ковальчука не похож. Ну и хорошо. А, может, быть, плохо. Что скажешь, Варя? Ау!"
— Хотели что-то спросить? Лучше говорите словами. Не так выматывает.
— Нет, ничего. Проверка связи.
— Давайте без проверок. И так уже сегодня, как выжатая.
Гастроном светил огнями из полукруглых окон; невысокое здание послесталинских времен, непременный спутник рабочих поселков, чем-то напомнило Виктору кусок средневековой крепости с угловой башней.
— Виктор Сергеевич, простите, если можно, вы не могли бы отвлечься от мыслей о происшествии? Хотя бы на время. Действует, как будто отравилась. Надо переключиться.
— Конечно. Это вы меня простите, я должен был догадаться… Коррупцию мы обсудили, а как у вас тут с демографией?
— Нормально с демографией… Государство женщине за воспитание детей зарплату платит.
— В смысле, пособие на детей?
— В смысле, зарплату. Воспитание детей считается трудовой деятельностью на дому. И премии за достижения детей. В школе там, воспитанность, поведение, хорошие поступки.
— То-есть, за хорошие поступки дают премию, а с премии покупают что-нибудь ребенку, и он понимает, что хорошие поступки делать выгодно?
— И что хорошо воспитывать выгодно. Примерно так.
— И можно быть домохозяйкой?
— Ну, если много детей. А если один-три, чаще еще и работают. Были бы деньги, а уж на что потратить…
— И как же у вас бюджет выдерживает?
— А почему он не выдерживает? Больше детей — больше трудовых кадров в будущем. Да и на Западе хватило бы, просто там у общества много паразитов. И выходит: людям на заработанную ими пенсию не хватает, эту пенсию можно отымать, повышать пенсионный возраст. А у олигархов отымать роскошь, те деньги, что они за счет чужого труда нахапали, нельзя, это святое. Прислужников олигархов кормить — это тоже святое, всякие лишние звенья, чтобы пропихивать товар в конкурентной борьбе — это святое. А у нас и женщинам на воспитание хватит, и на БКС. Вон, видите, летает.
— Да, небо проясняется. А почему вы думаете, что это наша летает, а не американская?
— Американские тоже летают. Но в это время наша проходит, "Жемчуг-3".
— И как же тогда американцы надеются измотать нас в космической войне?
— Хотят этой войной объединить мир против нас. Все сокровища континентов направить против нас и выиграть. Вот почему нужна экспансия… Давайте в гастроном зайдем, я на вечер себе возьму.
Оплот советской торговли внутри был консервативный и с прилавками. На стене для привлечения публики висел телевизор, как в зале ожидания, шел круглосуточный новостной, и человек пять то ли от нечего делать, то ли кого-то ожидая в теплом и чистом помещении, пялились на экран. На экране шел замес английской полиции со студентами, протестовавшими против роста платы за обучение. Студенты жгли покрышки, полиция пускала в ход водометы: многовековые традиции борьбы за права человека давали себя знать.
— Во бараны, скажите! — обратился к Виктору какой-то полный мужик из гастрономотелезрителей, с обветренным красным лицом и толстыми губами, в расстегнутом кожане, когда они с Варей проследовали мимо к прилавку. Виктор обернулся на спутницу, ожидая инструкций. Варя была спокойна и безразлична.
"Надо делать вид, что ничего не произошло".
— Да я вот про этих говорю, про студентов, — продолжал мужик, глядя на Виктора. — Они против кого протестуют? Против своего родного правительства. А оно уже у них давно ничего не решает. Потому что как? Глобализация. Все решает дядя из Ва-шинг-тона. А этим баранам что? Подсовывают всяких английских премьеров, королеву подсовывают. Которые ни бе, ни ме, ни кукуреку, потому что обязались. Единым, так сказать, мировым путем. Вот так: протестуй не протестуй… Верно я говорю? Ну, про Англию?
— Верно. — согласился Виктор. — Англия жжот.
— Во, — глубокомысленно изрек мужик и продолжал бормотать, обращаясь уже к другим зрителям.
— Сначала в мясной. — подсказала Варя. — Нам нужна…
— Экспансия, — подсказал Виктор.
— Какая экспансия?
— Что брать будете, дама?
Продавщица отдела была сухощавая, пожилая, лет, наверное шестьдесят: работающая пенсионерка.
— Да вот я думаю: на котлеты фарш брать, или полуфабрикаты?
— Дама! Я вам так посоветую: берите мясо куском, оно более свежее, чем полуфабрикаты. Я вам подберу почти без косточки. Да и косточка для бульона пойдет, — отчеканила старушка и нацелилась острой сталью двузубой вилки на избранную цель на поддоне холодильного прилавка.
— Да знаете… У меня сейчас кухонный комбайн в ремонте.
— Вон, мужчина ваш прокрутит. Мясорубки-то у всех валяются. У вас же на кухне телевизор есть, так может крутить и футбол смотреть. Вы, мужчина, болеете?
— Понимаете, — ответила Варя чуть смущенно, — это просто знакомый. Сослуживец.
— Варвара Семеновна, какие проблемы? — вмешался Виктор. — Конечно, я прокручу.
— Дама, даже не сомневайтесь. Вот такое свежее мясо, можно даже не думать…
Можно думать.
Можно думать, мелькнуло у Виктора. Если женщина выбирает мясо, она о нем и…
Что у нас наболевшего? Экспансия. Будем думать быстро. Экспансия. Почему? За экспансию — Троцкий. Троцкий — мировая революция. Сталин — "в одной стране" и борьба за мир. Почему? Когда строишь в одной стране, нужен мир. А Троцкий тогда почему? Что там у Маркса с Энгельсом? Мировой рынок — мировая революция, мировой рынок — мировая революция… В одной стране задавят. Почему не задавили? Империализм. Делили мир. Делили мир на империи, победа в отдельно взятой империи, вот оно что… Троцкий — экспансия, Сталин — за мир, почему опять экспансия? Почему экспансия, если Сталин?
— Вот этот вот, пожалуйста… На сколько потянет?
Надо спешить.
Отход от сталинизма? Почему? Глобализация. Глобализация — конец империализма. Сталинизм — способ сохраниться. Дальше надо наступать. Троцкизм? Нет. Нет глобальной цели. Это новый сталинизм. Нет глобализации, перезагрузка империализма. Дальше? Конвергенция? Может быть.
— Сколько это с меня?
Ффух, вроде успели…
— Никак не могу привыкнуть, что на кухне нет второго телевизора.
