Часа два было тихо, если не считать стоны раненых. Их много было во рву, в нижних слоях, докапываться куда и добивать у казаков не было желания. Запорожцы готовились к следующей атаке: кто-то заряжал ручницу или пистолеты, кто-то пополнял у арбы с боеприпасами пороховницу порохом или подсумок пулями, кто-то перетаскивал трупы врагов с внутреннего склона вала на гребень, откуда сталкивал в ров, кто-то перевязывал лентой из полотна рану товарищу, кто-то переносил убитого к обозу, чтобы потом похоронить, кто-то торопливо грыз сухарь, запивая водой из баклаги, изготовленной из гарбуза, как казаки называли тыкву. Мои артиллеристы принесли из обоза заряды пороха в провощенной бумаге и картечи в кожаных мешочках. Джура Иона зарядил мою винтовку, свою ручницу, а потом сходил к чуть было не захваченному турками фальконету и выдернул из трупов мои стрелы. У этого орудия уже был новый расчет из запаса, подготовленного мною еще на Базавлуке.
И следующую атаку турок предварил артиллерийский обстрел. На этот раз палили дольше, но результат был не лучше, чем при предыдущем. Казаки прятались за вал, выглядывая из-за него между залпами, чтобы не пропустить атаку врага.
Заметив, что из орудийных стволов вырвались клубы дыма, сразу скатывались по внутреннему склону, крича радостно:
— Летит! Лови!
Кое-кто поймал. Одно тридцатишестифунтовое ядро удачно перевалило через насыпь и врезалось в группу казаков, сидевших у телеги. Двоих убило и одного ранило щепками разбитой телеги.
Обстрел из пушек закончился, вновь завыли трубы и застучали барабаны. Вражеские отряды, конные и пешие, растеклись на всю ширину нашего фронта и поперли в атаку. На этот раз мы начали обстреливать их на дальней дистанции, успели сделать по три выстрела ядрами. Турки шли плотно, и каждое ядро, если не случался недолет, выбивало по несколько человек. Перелетов не было, потому что вражеские войска растянулись примерно на километр. Метров за триста их встретили картечью. Подключились и маленькие фальконеты и гаковницы. Передние ряды буквально выкашивались, но это не останавливало турок. На них смотрит сам султан. Каждый солдат мечтает, что его геройство заметят и оценят по достоинству. Султан Осман, по слухам, награждал очень щедро.
Когда вражеские солдаты начали забираться на вал, казаки по команде все вместе поднялись на гребень и выстрелили из ручниц залпом. С расстояния несколько метров пуля из мушкета пробивает двоих, а то и троих. Это дружный залп и сломил турок. Уцелевшие развернулись и, перепрыгивая через убитых и раненых, понеслись к своему лагерю. Казаки, оставив ручницы на валу и выхватив из ножен сабли, побежали за ними. Метров пятьсот догоняли и рубили, а потом, подустав, занялись трофеями. Назад возвращались, ведя под узду нагруженную лошадь, или с охапкой оружия, узлом барахла, несколькими подсумками через плечо. Добычу складывали возле обоза, чтобы позже рассортировать.
Часа через два история повторилась. И так продолжалось до вечера. С каждым разом турки напирали все слабее, а казаки преследовали их всё дальше, принося всё больше трофеев. Пару раз привозили захваченные фальконеты на мулах, выкинув большие барабаны. Коней захватили столько, что встал вопрос, не пора ли их перегнать на противоположный берег Днестра, где паслись остальные наши. Несколько казаков ходили, обвешанные золотыми побрякушками, снятыми с убитых врагов. Видимо, у них было разрешение на ношение блестящих предметов на обеих сторонах груди.
Во время последней атаки, когда солнце уже зашло, но было еще светло, казаки слишкмо увлеклись преследованием, далеко отошли от линии обороны. Турки, видимо, обратили внимание на однообразность наших действий и попробовали подловить на этом. Один отряд человек из пятисот они зажали с трех сторон и начали поддавливать. Заметив это, Сагайдачный послал подмогу, но понятно было, что, пока казаки добегут, турки покрошат многих наших товарищей. И тут впервые к сражению подключились поляки. Отряд гусар численностью до тысячи всадников с фланга, которым командовал сам Карл Ходкевич, ближнего к попавшим в ловушку, поскакал в атаку. Неслись лавой, визжа, как делают татары. Подозреваю, что именно визг больше всего испугал врага. Позабыв о казаках, вражеские солдаты побежали к кустам, в которых всадникам трудно будет достать их. Гусары догнали и порубили многих и, главное, спасли казаков, которые, забрав раненых и убитых, отступили к нашим позициям.
С наступлением темноты главнокомандующий Карл Ходкевич собрал военный совет. От казаков присутствовал только гетман Малой Руси. Вернувшись в наш лагерь, Петр Сагайдачный созвал раду и рассказал казакам, что его предложение завтра рано утром дружно ударить по туркам было отвергнуто поляками.
— Никак не очухаются после цецорского драпа! О победе даже не мечтают! Им бы проиграть не шибко! — закончил он свою речь и обвел взглядом лица выборных, освещенные костром, горевшим в центре круга.
— Ляхи трусливые — что с них взять?! — кинул кто-то с противоположной от меня стороны костра.
— Так что будем и дальше держать оборону, а эти клятые трусы будут отсиживаться за нашими спинами, — сказал Петр Сагайдачный и, собираясь закончить обсуждение, спросил на всякий случай: — Есть еще какие нерешенные вопросы?
— Есть, — ответил я. — Пушки наши неудобно стоят. Когда турки подходят близко, надо наклон ствола менять, на что требуется время. Да и при стрельбе в упор мы им меньше вреда наносим. К тому же, моих артиллеристов выбивают, три расчета уже потерял, а хорошего наводчика за день не подготовишь. Если бы мы стояли на флангах, то этих проблем не было бы.
— Ставь, где тебе надо, лишь бы результат был, — не задумываясь, решил гетман Малой Руси.
Рада уже начала расходиться, когда прибежал вестовой от главнокомандующего, тот самый, что привез мне подорожную.
— Султан прислала к нам валахов якобы на переговоры. На самом деле они должны были поджечь наши обозы, надеясь, что начнется паника, и тогда они ударят всеми силами. Мы прихватили одного валаха, когда пытался поджечь, все выложил. Сейчас запалят костры рядом с обозом, якобы это валахи подожгли, — рассказал нарочный Петру Сагайдачному. — Гетман великий литовский приказал тебе подождать, когда турки подойдут к обозу, и мы их встретим, и ударить по ним со своей стороны, а с противоположной немцы навалятся.
— Передай гетману, что все сделаем, — молвил Петр Сагайдачный таким тоном, словно Карл Ходкевич был его подчиненным.
Артиллерия в этом деле не участвовала, поэтому я наблюдал со стороны, как возле обоза загорелись яркие костры. Наверное, сожгли несколько скирд сена, привезенного для лошадей и волов. Вокруг костров, напоминая восхищенных пионеров, бегали и кричали какие-то люди, явно из обозной обслуги. Не знаю, на что рассчитывали турки, но подойти в темноте незаметно они не смогли бы при всем своем желании. Несколько тысяч человек, отправленных султаном в атаку, производили столько шума, что разбудили бы глухого. Первыми их обстреляли из мушкетов польские жолнеры. Сразу подключились казаки и немецкие мушкетеры. По темноте особенно не погоняешься, поэтому казаки не преследовали удирающего врага, стреляли вдогонку на звук голосов. Турки орали полюбившееся им в последние годы слово «Измена!». Плохому солдату измены мешают.
Глава 58
На следующий день враг до обеда зализывал раны. Турки попросили разрешения забрать трупы. Гетман великий литовский разрешил. Погода стояла жаркая. Уже с утра пошел душок. Казаки рано утром сами выгребли трупы из рва, выбросив их в Днестр. У речных рыб и раков в ближайшие дни будет праздник живота и день желудка. Ров почистили и сделали шире и засыпали ямы, выбитые в валу ядрами.
Мои артиллеристы занимались перемещением орудий на новые позиции. Я разделил свой «курень» на две половины. На берегу Днестра, где опасность меньше, расположил орудия под командованием Федьки Головешки. Его так испачкала пороховая гарь, а мыться прирожденный пиротехник не любил, что стал больше соответствовать своему второму прозвищу. Орудийные позиции по моему приказу укрепили корзинами с землей. После чего я приказал соорудить блиндажи для артиллеристов. Судя по всему, мы здесь надолго, а блиндаж и от ядер вражеских убережет, и от солнца и дождя там можно спрятаться.
