— Сергей Владимирович, Вы бы представили меня и Филю, как инструкторов по боевой подготовке.
— Да здесь и нет таких названий.
— Да нам-то без разницы. Назовите своими помощниками по боевой подготовке, перед строем назначьте, так чтобы последний глухой слышал, Ваши слова. Тогда мы уже будем действовать как бы от Вашего имени. Для морячков все будет полегче через себя переступать.
— Думаешь переступят?
— А куда они денутся.
Десантники замерли в общем строю, словно каменные изваяния. Но даже в таком, по уставному строгом построении, чувствуется их немая издевка над командиром. А то! В море не хаживал, соленых брызг не хватал, в шторм вахту не стоял, не чувствовал как палуба уходит из под ног, а душа уходит в пятки от того, что потеряна опора, не набивал он и шишек об окружающий тебя повсюду металл, а туда же, командовать морским десантом. И эти два скомороха притулились рядышком и тоже в струнку вытянулись, да только куда им до моряков. Вот они. Лихо заломленные бескозырки, с развивающимися лентами, залихватски подкрученные усы, молодцеватый вид продубленных всеми ветрами морских волков. Орлы! Етить твою.
— Это унтер-офицеры Фролов и Васюков. Вам они хорошо известны. До этого момента они занимались только подготовкой пулеметчиков, но сейчас я назначаю их моими помощниками по боевой подготовке. Их команды выполнять как мои, если кто-то захочет выказать норов, пусть лучше подумает, стоит ли оно того. У англичан есть хорошее правило, поднятие руки на солдата ее величества, приравнивается к поднятию оной лично на ее величество. Хорошая постановка вопроса, я буду придерживаться той же самой. Понимаю. Вы моряки и научить вас морским премудростям им не светит, но они и не собираются этим заниматься. Оба они, в отличии от вас, имеют боевой опыт ведения войны на суше и принимали самое активное участие в подавлении недавнего восстания, так что им есть чему научить, слишком много возомнивших о себе моряков. Здесь перед строем я заявляю: все, что они предпримут, будет сделано по моему одобрению и поддержано мною всецело, — строй стоит молча, как и положено поедая начальство взглядом. Вот только как-то неуловимо видно, что если они раньше еще худо-бедно мирились с тем, что ими командует не хаживавший в море прапорщик, то это его заявление разверзло между ними непреодолимую пропасть. Ну что же, цыплят по осени считают, бог даст все еще образумится. Только бы парни не перестарались, так как краем глаза Сергей уловил в их взгляде, что-то эдакое… Нехорошее одним словом. — Фролов, старший. Командуйте унтер.
— Есть ваше благородие. Р-рота-а! Напра-во! На стрельбище! Бегом Марш!
* * *
— Ты-ды-дыщ-щ.
Дружный залп из сотни винтовок бьет по ушам так, что невольно вспомнились события двухлетней давности, когда в этих же краях приходилось биться с осатаневшими 'боксерами'. Понятно, что те по сути воевали за свою родину, а они сами выступали в роли захватчиков, вот только дрались тогда китайцы настолько яростно и остервенело, что по иному и не скажешь.
Сейчас десантная рота выстроена в две шеренги, одна ведет огонь с колена, другая стоя. Отрабатывается залповый огонь. Впереди на взгорочке, в сотне сажень, расположился сплошной ряд из пяти десятков мишеней, которые и надлежит поразить стрелкам. Вот они и поражают, судя по фонтанчикам вокруг мишеней, каждый в силу своих способностей, так что тут впору заниматься не отработкой залповой стрельбы, а индивидуальной подготовкой. Но это пока не входит в планы унтеров. Сейчас нужно выгнать всех на поле, перед мишенями, так чтобы все до единого.
— Разряжай! Винтовки оставить на огневом рубеже! К мишеням марш! — Голос Фролова звучит уверено и властно, чай не первый год унтерскую лямку тянет, хотя кто он по сути и сам уже и не знает, толи стражник, толи сотрудник службы безопасности, толи ополченец. Господи не свихнуться бы, сколько всего наворотилось. Но жуть как интересно, ничего общего с прошлой жизнью полной безнадеги, кровь бурлит, глаза горят огнем. Вот всю жизнь так прожить, другой и не надо. Хотел было, да не срослось, а раз так… Ну, так, значит, так.
Матросы дружной гурьбой повалили к мишеням, сыпя шутками и прибаутками, подначивая друг друга и беззлобно отвешивая тумаки.
— Господи, ну прям дети, — не выдержав, ухмыльнулся Васюков. Сейчас на позиции остались только они вдвоем.
— Ага, дети и есть, — соглашаясь, хохотнул Фролов. — Филя ты все помнишь?
— Да помнить-то помню, — сразу посерьезнел друг, — вот только боязно. Ану как попаду в кого. Этож военный трибунал, тут никаким Сахалином не отделаешься.
— Промажешь, так дадим деру, я под расстрел или петлю не пойду. Да чего ты хмуришься, как на казенку спорить, так ряд бутылок с одной очереди разбиваешь, а как для дела нужно…
— Дак люди ведь, Николай.
— Ничего. Как говорит командир: а ты через не могу. Просто представь, что всех энтих архаровцев положат, если мы им науку не подадим, так тебе сразу и полегчает. Все, я пошел.
— Коля.
— Ну, чего тебе еще?
— Ты, это… Прежде чем сигнал подавать, там какую кочку найди, ладно.
Фролов внимательно посмотрел на друга, который находился в полном расстройстве чувств. Понятно, что парню сейчас не по себе, ну а кому это делать если не ему. Охотник не в одном поколении, вполне способный потягаться в стрельбе с инородцами, опять же пулемет у него в руках как живой.
— Ладно. — Серьезно кивает Николай и решительно направляется к уже толпящимся у мишеней матросам. Вот же блаженный. Он что же думает, что Фролову вот так вот просто идти на рубеж. Ведь страшно. Одна надежда на талант друга, а он нате вам здрасьте, сомневаться решил. И что теперь? А ничего, решил делай. Вот только еще страшнее стало. Ну, Филя. Ну, погоди.
Матросы ведут себя с барской ленцой, всем своим видом выказывая свое превосходство, но только до того момента, пока не поступает конкретная команда, тогда уж они со всем старанием и прилежанием, а вот чуть ножкой не шаркая. Во всем этом чувствуется вызов и насмешка, но что ты им предъявишь, ведь команды-то выполняют. Излишне усердно? А как еще нужно исполнять команды командира? Вы конкретно укажите, что не так, господин унтер-офицер.
— Ну что орлы, как отстрелялись?
— Господин унтер-офицер, разрешите доложить. Матрос Мамонов. Супостат изничтожен полностью!
Вот же достали! Да когда это только закончится! Страха как не бывало, одна злость. Ну, мать, перемать! Так, значит! Фролов плотоядно улыбается, словно волк попавший в овчарню, если тот вообще умеет улыбаться, то его оскал должен соответствовать улыбке Николая, страшной и многообещающей. Он видит как с лиц матросов, кто посмышленее, сходят ехидные усмешки, а в глазах начинает появляться необъяснимая тревога. Боитесь. Правильно боитесь.
