В кабинете повисла звенящая тишина.
— И это не все. Шумилина продавили подписать, угрожая ему последствиями от руководства авиапрома, выходящего на самый верх. Причем сам документ и ему не дали толком прочитать. А документ очень интересный. Вот предыдущий отчет об испытаниях По-1. К нему прилагается длинный перечень наших замечаний и предложений. А в акте о приемке говорится про исправление всех замечаний. Но их список, мягко говоря, обрезанный. А если говорить прямо, то выбрано несколько малозначащих пунктов, а остальные пропущены как несущественные.
— Ты уверен, Володя? — Голос Самойлова был сух и строг.
— Все документы здесь. Судить вам, Петр Алексеевич.
— Может…
— Погодите, Сергей Владимирович. Мы должны уточнить одну деталь.
Самойлов набрал номер архива.
— Снегов? Будь добр, принеси мне документы с такими-то номерами. Да, в курсе, что два забрал Кудрявцев. Мне нужен третий. Да, подожду.
Он положил трубку и посмотрел на собравшихся.
— Может, по чаю?
И видя общее согласие, снова протянул руку к телефону. Звонок его опередил.
— Самойлов. Да, слушаю вас. Снегов? Что скажешь хорошего? Как нет? Ты точно уверен? Так, понял, ни в этот день, ни в другие такого документа к нам не поступало. Хорошо. Благодарю, давай.
Он осмотрел собравшихся.
— Нда, странные дела у вас, Сергей Владимирович, творятся. Действительно, документ вроде бы с нашими подписями. А его у нас нет, и мы его не подписывали. А в указанную дату мною подписана совсем другая бумага.
На лице Ильюшина смешались удивление и замешательство.
— Возможно, здесь какая-то ошибка, не думаю, чтобы Николай Николаевич пошел на такого рода махинации. Они ему совершенно не нужны.
Кудрявцев кивнул и заговорил в неожиданной для него манере:
— Я тоже не сомневаюсь в личной честности Николая Николаевича. Как и в том, что это один из лучших наших авиаконструкторов. Но вся эта история, особенно в свете последних событий, выглядит очень неприятно. Надеюсь, вы теперь с большим пониманием отнесетесь к моему поступку. Хотя не буду скрывать, в определенный момент эмоции взяли верх над разумом.
— Тебе лишь бы шашкой рубится, Володя, — употребил любимое сравнение Самойлов. — Не было бы флота, пошел бы ты в красные кавалеристы. Ох, дел бы наделал. Ты лучше про самолет скажи. Ладно, бумага. Чем самолет не нравится?
— А чему там нравиться? Не люблю, когда нас в заблуждение вводят. Например, обещают самолет с двигателем М-89. А в Запорожье по плану ни одного восемьдесят девятого для нас нет. Все пойдут на истребители Таирова и бомбардировщики Сергея Владимировича. А значит, нам остаются только восемьдесят восьмые. И ни о каких обещанных шестистах километрах в час речи быть не может. Кроме того, обзор из кабины просто убойный. Как такую машину сажать на палубу, я не знаю. Да еще «козлит» вдобавок. На суше еще ничего, а уже на Сетке можно без головы остаться. Если такие машины давать, мы половину авиагруппы до начала боев потеряем.
— То есть «ишак» лучше?
Теперь Ильюшин был строг, внимателен и вдумчив. Палубные самолеты были не его вотчиной, но талантливый конструктор понимал проблему с полуслова, оценивая ее как сугубый профессионал.
— «Ишак» — тоже парень веселый, — с готовностью пояснил Кудрявцев. — Но его ручками, ручками до ума доводили. Ночей не спали. И время было. Обзор у него гораздо лучше. Вот нам говорят: скорость. С М-64 «ишак» пятьсот сорок дает, а «По» не на полигоне — пятьсот семьдесят с копейками. При этом По-1 тяжелее «ишака», и на вертикали «ишак» его сделает. И на горизонтали «ишак» лучше. В результате единственное достоинство «По» — скорость. Но по скорости они оба уступают современным машинам. Зато «ишак» хорош в маневре. У него хоть в чем-то преимущество есть, а у «потного» его нет вообще. Ответственно заявляю: в бою «ишак» значительно лучше того, что нам предлагают.
Ильюшин выглядел удивленным. Он слышал про то, что модернизм в этом наркомате порою сочетается с дремучим архаизмом, и то, что помимо передовых людей, думающих на перспективу, здесь немало самых настоящих ретроградов. Но такое мнение об «ишачке» его удивило. Они что, и правда думают на нем в бой идти?
— То есть вы, Александр Владимирович, По-1 брать не хотите и отказываетесь?
— Не только я. Все пилоты не хотят. И немцы тоже. Ладно бы мне одному не нравился. Перетерпел бы. Неудачная машина. Даже первый вариант был лучше. Такое ощущение, что все улучшения сводились к идее испортить машину. Дали бы доводку тем, кто «ишак» до ума доводил, возможно, взяли бы. А так категорическое нет.
Ильюшин энергично потер лоб. Как конструктор он прекрасно понимал Кудрявцева. Но в данном случае он выступал как представитель авиапромышленности, а это заставляло смотреть на проблему с совершенно иной стороны.
Авиапром был огромной и прожорливой махиной, неустанно пожирающей деньги, ресурсы и человеко-часы. Притом все самое лучшее, сливки того, что могла предложить объединенными усилиями страна. Только лучшие заводы, самые профессиональные рабочие, станки, купленные за огромные деньги за рубежом, металлы и материалы, за качество которых изготовители отвечали в прямом смысле головой. Наконец, самые умные мозги, с той же мерой ответственности за конечный результат работы. Каждый поставленный на поток самолет был плодом долгой, тяжелой и очень дорогостоящей работы тысяч людей, результатом компромисса и многочисленных согласований. И главное — он был вписан в план, на него были уже запланированы и утверждены будущие траты, производственные мощности, заводы и работы КБ. И зачастую оказывалось, что гораздо проще принять на вооружение неудачную машину, доведя ее до ума в процессе серийного производства, нежели срывать и перекраивать весь план общего авиастроения.
Как конструктор, Ильюшин понимал претензии моряков. Как администратор государственного масштаба, видел, что они могут вызвать сбой в отлаженной работе авиапромышленности, которая и так работала в авральном режиме, на пределе прочности, а в самом ближайшем будущем должна была превзойти и его, резко сменив номенклатуру продукции и кратно увеличив объемы выпуска.
Он думал, все так же потирая виски широкими ладонями, знакомыми и с золочеными перьями представительских авторучек, и с отполированными бесчисленными прикосновениями рукоятями инструментов. Думал, хотя думать здесь в общем было уже не о чем. Авианосные силы были слишком малочисленны и потребляли слишком мало самолетов, чтобы промышленность могла позволить себе пойти на риск срыва плана. Следовало лишь наиболее доходчиво и дипломатично донести до них эту простую истину. Так, чтобы Кудрявцев хорошо понял и остановился на краю, к которому подошел опасно близко.
