— Конечно! — подбодрил меня подполковник улыбкой. — Но это будет уже другое направление, о котором мы поговорим, когда подрастёшь. Пока же не болтай никому о нашем разговоре.
Глава 21
Наконец всех школьников страны мужского пола переодели в новую форму. Подозреваю, что в деревнях продолжают носить что имеют, а мы на линейку пришли словно серые мыши. Пиджачки были отстойного фасона и пошиты убого. Девчонки в своих платьях и белых передниках смотрелись гораздо симпатичнее. К Мишке после возвращения у меня даже времени сходить не было. Он попенял, что за лето звонил много раз, да так и не застал.
— Путешествовал, — ответил я.
— И далеко? — поинтересовался друг.
Эту тему мы с дядей Вовой заранее обговорили. Он сказал, что как только мои картины вернутся в Москву, так будет организована выставка. Заодно напечатают статьи об отзывах иностранцев на творчество советского школьника. В целом реакция англичан была неплохой. То, что понаписали журналисты после интервью, в расчёт не брали. Меня, кстати, за то выступление полковник отдельно похвалил. Молодец, вёл себя как партизан на допросе.
Очерки и статьи о визите в Лондон уже были готовы, проверены, согласованы и подписаны. Свою речь и рассказ об Англии я выучил наизусть. Все ждали отмашки на начало акции. По этой причине особо скрывать в школе информацию я не собирался. Правда и попасть сразу под обстрел вопросов одноклассников не хотелось. Светке ничего говорить не стал, а Мишке поведал, что был в Лондоне.
— Не гони! И как оно там? — засверкал он глазами.
— Люди как люди. Позже расскажу, — отмахнулся я и продемонстрировал свой новомодный английский ранец.
— И желательно у нас дома. Мама говорит, что у вас слишком значимая квартира. — Умная у Мишки мама.
В гости к Левинсонам я сходил в ближайшее время. Передал подарок (набор открыток), послушал, как друг занимался летом математикой, узнал семейные новости и то, что старшая сестра Мишки уже замуж выскочила. Выслушал жалобы тёти Розы на цены и зарплаты.
С прошлого года Хрущёв поднял закупочные цены на продукцию сельского хозяйства. Мера была вынужденной. Для колхозов продажа того же мяса стала нерентабельной из-за того, что увеличилась стоимость кормов. В большинстве случаев она возросла по причине того, что луга, где раньше запасали сено, распахали под посадки кукурузы. Силосная кукуруза оказалась в три раза дороже привычных кормов. И не везде её получалось запасти. Были случаи, когда председатели колхозов стрелялись, понимая, что не могут выполнить спущенные планы поставки мяса и молока.
Поскольку невыполнение планов имело массовый характер по всей стране, то в качестве стимула увеличили примерно на треть закупочные цены по мясу и молочным продуктам. Автоматически поднялась отпускная цена в магазинах, а на рынках так вообще подскочила до небес, и это притом что зарплаты остались на прежнем уровне. Результатом стал бунт в Новочеркасске. Страну залихорадило. На пленумах ЦК уже не звучало так категорично «догнать и перегнать США по производству мяса и молока». Всем без исключения было ясно, что это невозможно в связи с тем, что творилось на селе.
К тому же освоение целины, можно сказать, накрылось медным тазом. Начиная с пятьдесят четвёртого года, распахали и засеяли много земель. О том, как там обустраивали хозяйства, вообще нет слов. Леонид Рабичев ещё на первой встрече прихвастнул, как они с супругой ездили на целину с составе команды, кто должен был подготовить статьи и какую-то пропаганду. Это было самое начало освоения земель. Никто их там не ждал, Казахстан был не готов принять комсомольцев-добровольцев. Не хватало техники, жилья и всего остального. За несколько лет как-то решили первичные вопросы. Нагнали тракторов, комбайнов, сняли небывалый урожай с целинных земель. А дальше снова та самая *опа. Куда складывать, где хранить и на чём вывозить зерно? Его высыпали прямо на обочины дороги, а кто-то «прятал», вываливая в Иртыш. «Величайшая победа» оказалась пшиком. 1962–1963 года вообще стали провальными. Из-за нарушенного экологического равновесия и эрозии почвы в Казахстане начались песчаные бури, погубившие две трети урожая. В газетах писали о мужестве и героизме, но мне было понятно, что зерна нет и не будет. Накормить страну у Хрущёва не получилось.
В школе в этом году опять произошли изменения. Теперь мы будем учиться десять классов. Как это отразится на школьной программе, никто не понял, да и не волновали эти проблемы учеников. Мне же учебный год показался интереснее предыдущих хотя бы по той причине, что к нам на тренировку по самбо стал ходить Илья. Своей привычке называть меня братишкой он не изменил, и все подивились наличию старшего брата, о котором я умолчал.
Илья пусть и отыгрывал роль обаятельного парня, но и свою работу не забывал. На меня из школы поступил анонимный донос по поводу того, что мальчик слишком хорошо знает английский язык.
— Я и испанский уже неплохо освоил, — похвастался я. — А у тебя только один язык.
— Мне больше не нужно, — заверил Илья.
Нашёл он анонимщика или нет, я так и не узнал. И без того понятно, кому нужно, знают о моих языковых способностях.
Картины вернулись в Москву в середине сентября и началась нервотрёпка. Пусть все ответы на возможные вопросы корреспондентов были подготовлены, но всё это требовало личного присутствия и подписей родителей. Журнал «Художник» подготовил большую обзорную статью. Я её почитал и высказал претензии по поводу скучной подачи материала. Меня деликатно послали, намекнув, что не дорос до того, чтобы решать, как правильно писать статьи — моё дело десятое.
К моему большому удивлению, за выставку обещали заплатить, а после она поедет по стране, за что также будут перечислены деньги на сберкнижку, которую мне завели. Пользоваться деньгами самостоятельно я пока не смогу, но родители допуск к средствам будут иметь.
Выставка в Манеже прошла без проблем. Я выступил в классе с рассказом об Англии, подарил пять штук альбомов с репродукциями своих работ директрисе и учителям. И только разобрался с этим делом, как оказалось, что у меня в мастерской стоит ножная швейная машинка, а некая тётя Поля готова делать выкройки
