Мля, больно-то как! Кол, которым пыталась меня со спины отоварить невесть откуда взявшаяся бабенка, прошел вскользь, даже через тулуп пересчитал мне все позвонки. Впечатление было такое, будто на спину плеснули кипятку. Хорошо хоть я удачно повернулся боком, удара по голове я бы точно не пережил.
— Отдай!!! — я рванул левой, легшей на кол сверху, на себя, а правой, куда деваться, оттолкнул женщину. Ее руки выскользнули, и я стал обладателем оружия, если не пролетариата, то уж трудового крестьянства точно. Было самое время сделать ноги, но Акимов валялся без сознания, и бросить его я не мог. Мужики, оценив изменившуюся расстановку сил, медлили, чему способствовал пример их товарища, получившего короткий тычок в лоб, отправивший его на просмотр мультфильмов.
— А ну стоять всем! Прекратить! — донеслось с дальнего конца улицы, по которой к нам со всей возможной скоростью ковылял на деревянном протезе одноногий мужик в сопровождении милиционера в синей шинели.
— Что тут происходит?! — принялись выяснять обстановку два новых персонажа. Я молчал, потому как в голове после всех танцев все перевернулось и внятно, а самое главное, корректно, сейчас ничего пояснить не мог. Местные начали наперебой нас обвинять, будто мы приперлись невесть откуда, обзывали их непотребными словами, а потом полезли драться. Ангелы, блин! Можно подумать не вон тот, слева, нас первый обматерил!
— А вы что скажете? — спросил меня милиционер.
Я вкратце обрисовал обстановку, рассказал про полет и вынужденную посадку, про наш поход за помощью, ну и далее, по порядку. Особенно попенял на изначальную невежливость принимающей стороны. После моего рассказа все вокруг почему-то заулыбались, драчуны сконфуженно, а одноногий, оказавшийся председателем сельсовета, откровенно ржал.
— Не поняли, значит, друг друга. Хе-хе. Но, мил человек, не обессудь, помочь тебе нам нечем, лошади все на лесозаготовках, да и мужики все тоже. А оставшихся несознательных единоличников ты сам собственноручно искалечил, вряд ли их теперь уговоришь. Сходи, попробуй, к железнодорожникам, уполномоченный проводит, у них вроде ремонтный поезд стоит, паровоз вчерась на рельсы ставили. А нет, так возвращайся, пошлем мальчонку на лыжах за твоими сторожами, тут рукой подать.
— Вот засада! — только и мог я сказать, когда, поддерживая шатающегося Акимова, мы подходили к вокзалу. На здании, под фронтоном, синим по белому, было выведено: «Тулебля». Нечего сказать, могуч язык! А самое главное — велик! Некоторых слов за всю жизнь, если случая, как сейчас, не будет, не услышишь.
— Жень, а Жень? Может, я чего путаю, но такой станции я на Октябрьской дороге не помню. Ты когда в Ленинград мотался, внимания не обратил?
— Какой Ленинград? — уполномоченный, услышав краем уха мои слова, вовсю потешался. — Эх вы, летуны безголовые! Залетели, шмякнулись, да еще и не туда, куда надо! Это железка Псков — Бологое!
— … мать! Ну как тут не ругаться?! Между прочим, товарищ милиционер, матершинники — первые цивилизованные люди. Ага, потому, что в драку не полезли. По этой логике, ваша станция в эпицентре цивилизации должна быть, а она у черта на куличках. Да и драчунов навалом.
— Мало вам мужики кренделей надавали, — обиделся милиционер. — Нашу станцию, если хотите знать, мы даже переименовывать не дали. Нашлись активисты, хотели в честь какого-нибудь видного коммуниста назвать. А не дали потому, что получилось бы, что наше название вроде как плохое и ругательное. Это неправильно!
— Ладно-ладно, не буду больше, раз вы чувствительные такие.
Ремонтный поезд, стоящий на запасных путях, произвел на меня самое благоприятное впечатление, а с его начальником мы быстро и легко сошлись на почве новенького дизель-генератора московского завода «Динамо». Надо ли говорить, что мотор там стоял наш, «зиловский»? А больше всего порадовало, что у железнодорожников нашелся на платформе «Коммунар», а в мастерской — газосварочное оборудование. «Болгарки» там, кстати, тоже были, что доставило мне немалое моральное удовлетворение. Вот так, помалу, понемногу, но что-то мне менять к лучшему удается.
Прикинув, что незачем тащить самолет на станцию, если можно раму подварить прямо в поле, загрузили в трактор баллоны и уже через полчаса махали руками ликующему Яковлеву. Сообщив ему сразу две новости, хорошую, что починимся, и плохую, что сидим черт знает где, приступили к ремонту. Железнодорожнику варить раму я не дал, от этого, в конце концов, моя жизнь зависит, мне и карты в руки.
— Хромансиль? — уточнил я у авиаконструктора, кивнув на раму. Дядька мой, фронтовой авиамеханик, постоянно этот сплав хвалил, говорил, что все ответственные детали самолета из него делаются. Все с ним сравнивал, если дело до выбора материала доходило. Но вот варить его надо умеючи.
— Что? — Александр Сергеевич насторожился.
— Хромансиль, говорю? — Яковлев явно меня не понимал, поэтому я уточнил: — Рама из какой стали сварена? Хромансиль?
— Товарищ Любимов! Прекращай ругаться непонятными словами! Виноват я, признаю, сколько можно камень за пазухой держать!
— Тьфу! Кому ты нужен-то, ругать тебя! Хромансиль — это сталь такая! Уже понял, что не угадал! Из чего рама сварена?
— Не слышал… А рама из хромомолибденовой стали.
Вот те раз! Похоже, прокол. Занесло в доисторическую эпоху, они тут даже марки 30ХГСА не знают! Да еще с этой, хромомолибденовой, засада, раньше мне она не попадалась. Как варить, да еще на морозе? Ладно, положимся на авось, исходя из одинакового назначения, стали должны быть близки по свойствам. Итак, прогрев, быстрый шов, чтобы лигатура не выгорела, плавное охлаждение. Закалкой придется пренебречь.
— Готово, — сказал я, окончательно убрав горелку от детали. — Надо чуть подождать и можно лететь.
Промучившись еще с полчаса с факелами, так как расходовать драгоценный ацетилен на прогрев мотора железнодорожники категорически отказались, наконец завелись и взлетели. Сделали прощальный круг над поселком и, покачав крыльями, взяли курс на северо-восток. Выбранное направление объяснялось просто — у нас из всех навигационных приборов был только карманный компас Пионтковского, который в кармане весь полет благополучно и пролежал, что меня в очередной раз возмутило. А из карт — не нашлось даже пачки «Беломора». Оставалось только надеяться на схемку, начерченную ремонтниками прямо на снегу. Выходило, что северо-восточным курсом мы как раз выйдем на дорогу Москва — Ленинград, других путей там быть не должно. Главное — не проморгать, а то, учитывая заявленную Яковлевым дальность полета, можно и к белым мишкам улететь.
