— Это так, — признал Хаган. — Ты скакала неплохо… Для джунгонской женщины.
— И теперь я хочу получить свое развлечение. Где твой брат? Чего ты ждешь? Почему не велишь вытащить его из этой развалины и бросить к твоим ногам? Я уже устала ждать.
— Я ждал гораздо дольше, — ответил Урах.
— Тем более. Отдай же приказ!
— Ты знаешь, Хсю-Ва, Аллах не наградил меня терпением. Терпение — добродетель слабых. Они не могут взять желанного и потому вынуждены сидеть, вынуждены терпеть. В надежде, что судьба сжалится и бросит им на колени сладкую кость, проходит их жизнь. Я сильный — и я всегда сам беру мясо жизни. Снимаю с неё лучшие куски. Мне нет нужды терпеть. Но сейчас я жду.
— Чего?
Урах раздумчиво склонил голову.
— Зверь загнан, освежеван, сготовлен. Пища уже у меня во рту. Проглотив сразу, почувствуешь ли вкус? Нужно подержать её во рту. Это мой последний брат… Других я убил быстро. Да и был ли у меня выбор, когда умер отец и началась свара? Двое братьев убили бы меня, если бы смогли опередить, это я знал точно. А остальные… Как говорят, кто сел на тигра, тому сложно с него слезть…[39] Кто знает, как повели бы себя они — не сейчас, так потом… Мне было не до смакования, пришлось быстро отхватывать куски. Тогда меня подгонял…
— Страх? — ехидно продолжила Хсю-Ва.
— Если бы ты не умела использовать свой язык не только для болтовни, я бы давно отрезал его. Впрочем, возможно когда-нибудь я так и сделаю. Велю его завялить, помещу в прекрасную украшенную шкатулку и подарю его своей следующей женщине. Возможно, тогда она будет следить за тем, что говорит… Не страх. Срок. Кто успеет обернуть на свою сторону вельмож? Кто подчинит себе больше войска в орде? Кто раньше нанесет удар? Так было тогда. Я оказался умнейшим. Я оказался быстрейшим. Теперь я — хаган. И вот мой последний брат передо мной.
— Так что ты хочешь сделать с ним?
— У Темучээна, потрясателя вселенной, был анда-побратим Джамуха. Слышала ли ты о том? Были они как пара глаз: куда смотрел один, туда и второй. Но потом их пути разошлись…
Урах полузакрыл глаза и нараспев произнес:
— Два давних побратима,
Рассорились, увы, необратимо,
Не смотрит очи в очи брату брат,
И вместо них лишь стрелы говорят…
— Не знала, что ты склонен к поэзии, — удивленно хмыкнула Хсю-Ва. — Возможно, ты не такой дикарь, каким кажешься.
— К иблису твою поэзию! — Отмахнулся Урах, так что вино из чаши в руке плеснулось через край. — Ваши мужчины уделяют больше времени своим кисточкам, чем мечам, поэтому я и правлю теперь их землями. Вот моя поэзия! — Он похлопал по ножнам сдвинутой на живот богато украшенной сабли. — Когда поет клинок, он задевает людей больше, чем самые острые слова. Но мы в детстве учили сказания о Темучээне, да… Их много у нас…. Мы мечтали стать таким, как он. И я стал. А ты не сбивай меня, женщина.
— Прости, высочайший, — сказала Хсю-Ва, и это звучало бы почти смиренно, если бы не выражение лукавых глаз, — внимаю с трепетом.
— Побратимы воевали, и Джамуха проиграл. С небольшой кучкой ближних людей он бежал, скрываясь, как загнанный зверь. У Джамухи было прозвище «Мудрый». Да только заслужил ли он его? Ведь ближайшие, с которыми Джамуха бежал, возжелали заслужить милость победителя. Они схватили своего вождя и привезли его связанным прямо к Темучээну. Может ли быть большее унижение?!
Смерть Джамухи была мучительной? — Осведомилась Хсю-Ва.
— Его удавили как благородного, быстро и без пролития крови.
— А его ближайшие? Как Темучээн наградил их?
— Их смерть была мучительной и позорной.
— Зачем же Темучээн убил их? — удивилась Хсю-Ва. — Ведь они оказали ему большую услугу.
— Темучээн считал, что предательство должно быть наказано, пусть даже оно принесло ему пользу.
— Дикари как есть, — пожала плечами Хсю-Ва. — Я бы наоборот, Джамуху подвергла самой мучительной казни, дабы мои враги знали, что их ждет, посмей они выступить против меня. А его ближайших наградила со всей щедростью, дабы все знали, что моя милость осыплет тех, кто поможет низвергнуть моих врагов. А твой Темучээн? Уверена, никто после этого больше не выдавал его врагов. Найди таких дураков.
— Ему это и не требовалось. Своих врагов он низвергал мощью своих стальных тумэнов. Он был великий человек, хоть и не знал истинного Аллаха, и дал слишком много вольностей народу своей ясой.
— Что ж, пусть так. — Изобразила гримаску Хсю-Ва. Что может понимать в таких делах глупая женщина… — Но какое отношение это все имеет к твоему брату?
— Я хочу, чтобы моего брата Амара выдали мне его спутники, как некогда Джамуху Темучээну. Хочу, чтоб он почувствовал до конца свою ничтожность! Чтоб знал: не сила обстоятельств возвысила меня и склонила его, а это сделали мой ум и его глупость. Чего стоит человек, который не умеет выбрать людей? Чего стоит человек, которого его нухуры отдадут в минуту опасности?
«Сила обстоятельств? Твои качества? — подумал Хсю-Ва. — Не своему брату, в скором мертвецу, ты стремишься что-то доказать. Нет, не ему. Неужели тебе малым доказательство, что ты взошел на трон? Неужто где-то внутри ты считаешь себя?..»
Но вот это она вслух сказать не посмела и даже не закончила мысль, а нарушила паузу, заговорив о другом.
— Но с ним там не его нухуры, — сказала Хсю-Ва. — С ним всего лишь румеи, которых послал румейский хаган.
— Эти румеи, как написал Хунбиш, его друзья, с которыми он несколько лет делил жизнь. Вот и посмотрим, как он умеет выбирать себе друзей.
— Один друг у него все же был, — напомнила Хсю-Ва. — Тот, чью голову ты держал в руках.
— Один друг может быть у кого угодно. Даже у червяка есть собственный хвост. Амар с этим щенком с детства таскались вместе. Но великий человек создает себе верных людей из всех, кто его окружает. Вот и узнаем, насколько моему брату это удалось в чужой стране. Я посмотрю на него, если его друзья притащат его ко мне.
Хсю-Ва неожиданно захихикала. Несмотря на визгливые нотки, даже с запрокинутой головой и перекошенным ртом она не теряла хищной привлекательности.
— Что смеешься? — спросил Урах подозрительно.
— Если хочешь, чтоб его люди сами привели его к тебе, надейся, что чужеземцы не слышали про твоих Джамуху и Темучээна. А впрочем, ты же пообещал, если они выдадут Амара, отпустить их. Хаган сдержит слово?
— Конечно, — улыбнулся Урах. — Я обещал отпустить их на все четыре стороны. Но я не обещал, что их языки, глаза и кисти рук останутся при них. Отрежу лишнее, и пусть выбираются, если смогут.
