– Ты обещала рассказать про отца, – напомнила я Любане.
Та смутилась.
– Заболталась, да? А с отцом вот как вышло… Когда в 20-м у вас тут мятеж случился, у нас тоже кое-где буза началась. Нет, у нас на флоте только покричали чуток, а вот Амурская флотилия взбунтовалась по-настоящему. Пришлось Вадиму для наведения порядка отрядить пару эсминцев, да бригаду морской пехоты. Ей, кстати, командует ваш, балтийский, Кошкин. Может, кто из вас его знает?
Пришлось мне признаться:
– Я знаю Кошкина. Толковый морпех.
– И впрямь толковый, – согласилась Любаня. – Он на флотилии быстро бузу прекратил, почти без крови обошлось.
Но тут выступил казачий атаман Семёнов. Он со своими забайкальцами сначала в Читу сунулся, но оттуда его шуганули. Тогда он оседлал верхушку КВЖД, а к Харбину не полез, понял, что и оттуда шуганут. Но он и так неплохо устроился: отрезал КВЖД от России и перерезал Транссиб. Тогда из Петрограда…
– Стоп, подруга! – остановила я Любаню. – Если ты нам про отправку корпуса Слащёва поведать хочешь, то можешь времени попусту не тратить, мы про это лучше тебя знаем.
– Ну да, – смутилась Любаня, – конечно. Но только пришёл из Петрограда приказ: до прибытия корпуса Слащёва мятежников с железной дороги сбить!
– Вадиму, что ли, приказ пришёл? – спросила Наташа.
– Так а я про что? – воскликнула Любаня.
Наташа посмотрела на меня. Я сделала вид, что не понимаю причину этого с её стороны внимания, сама беру на заметку: надо Васича про эту директиву спросить, она мимо него никак проскочить не могла. А пока спрашиваю у Любани:
– Что дальше-то было?
– Дальше поехал Вадим в Хабаровск, созвал там совещание всех местных воинских начальников и пригласил туда же атаманов Амурского и Уссурийского казачьих войск. Он мне, когда то совещание описывал, сильно смешно у него получалось, только чую, там ему было вовсе не до смеха. Воинские начальники в один голос твердят: нет у нас в гарнизонах лишних солдат. Выделим – ослабим оборону. Вадим на атаманов: а вы чего примолкли? Те мнутся. Мы, мол, против власти не шли, когда нас Семёнов звал, но и против братьев наших тоже не пойдём. Ладно, говорит Вадим, поступим так. Вы, говорит он военным, как хотите, но бригаду, да с артиллерией, мне наскребите! А дыры, что в гарнизонах образуются, мы на время рабочими дружинами закроем. Теперь вы, повернулся он к казакам. Если считаете, что вольны отказаться воевать с забайкальцами – бог вам судья! Но только когда мы «братьев» ваших с железной дороги собьём, взять её под охрану вы будете обязаны! На том и порешили. Вскоре из Хабаровска в сторону Читы выдвинулся экспедиционный корпус, состоящий из двух полевых бригад: «кошкинской», и той, что вояки насобирали, при двух бронепоездах и с артиллерией. Стали забайкальских казаков с железной дороги сбивать, как в игре в городки фигуры битой сбивают. Собьют и дальше идут. А на их место амурские да уссурийские казаки встают. Воевать против них забайкальцы не посмели. Пробовали разагитировать, но успеха не добились. В общем, к прибытию корпуса Слащёва железная дорога на всём протяжении была взята под контроль. Ну а корпус Слащёва, когда выгрузился, начал наступление на казачьи станицы. А в корпус Слащёва входил ещё конный корпус, собранный из казаков Дона, Кубани, да Терека. Командовал тем корпусом Семён Михайлович Будённый. Мне про него ещё отец рассказывал. Нехорошо он о Будённом отзывался. Я в причину из вражды не вникала. Что-то они во время Первой мировой войны не поделили. Так вот, «будёновцы», сказывают, пуще остальных мятежников били. Выходит, не всякий казак казаку брат… Кончилось всё вблизи родной станицы Семёнова. Зарубил в бою атамана Будённый, своей собственной рукой зарубил. А потом приказал труп на станичной площади повесить, а рядом двух ближних помощников Семёнова. Больше никого из казаков не казнили. Некоторых, правда, арестовали, а в основном пороли и отпускали.
Когда корпус Слащёва двинулся в обратный путь, Будённый и сколько-то там казаков в Забайкалье остались. Чуть позже выбрали Будённого новым Забайкальским атаманом.
Всё, что я вам сейчас рассказываю, это я потом узнала, а тогда только краем уха про все эти дела слышала. Потому, когда Вадим меня упредил, что на обед у нас будет казачий атаман сотоварищи, я нисколько не насторожилась. Это уже за столом, когда увидела рядом с Будённым своего ближнего родственника, мне прям нехорошо стало. Извинилась я тогда перед гостями, сослалась на внезапную хворь, и ушла из-за стола.
А на следующий день опять Будённый явился, на этот раз один. Вадим его встретил. Я к гостю не вышла, осталась у себя. Через некоторое время заходит Вадим и говорит, чтобы я вышла к Будённому. Тот, мол, зла мне не желает, но хочет про отца рассказать. Как тут не выйти? Вышла. Поздоровалась. Будённый со мной ласково говорил, всё землячкой называл. А про отца сказал, что был он в том бою ранен и попал в плен. Его вылечили, потом судили. Приговорили к десяти годам лагерей. А про место, где отец свой срок отбывает, Будённый ничего не сказал, сослался на то, что сам этого не знает.
Тогда Вадим обратился к начальнику Приморского НГБ. Где-то через месяц иду я по улице, рядом притормаживает автомобиль. Открывается дверца, а из салона смотрит на меня тот самый, из НГБ. Что вы, говорит, Любовь Родионовна, ноги сбиваете, давайте я вас подвезу. Я смекнула, что к чему, и села в автомобиль. Оказалось: всё верно, «товарищ» завёл разговор об отце. Всё рассказал: и где сидит, и как себя чувствует, а потом попросил меня, пока отец в лагере, ни через Вадима, ни через кого другого, больше не пытаться влиять на его судьбу. Сказал, так будет лучше для всех.
– Так вот почему ты мне про это не рассказала… – произнесла Наташа. – Нынче же поговорю с Николаем!
– Не надо, – попросила Любаня.
– Не надо, – повторила за ней я.
– Ну, с тобой, положим, ясно, – кивнула Наташа в сторону невестки. – А ты-то почему такое говоришь? – это уже мне.
– Да потому, – отвечаю, – подруга, что в чём-то тот «товарищ» из Владивостока прав. В этом деле не надо волну гнать. К нему требуется тихой сапой подбираться.
– А ты это сможешь? – спрашивает Наталья.
Ухмыляюсь: – Обижаешь, подруга! – И к Любане: – Выкладывай все данные, что у тебя на отца есть!
1925 годКак и следовало ожидать, результат моих изысканий проявился не сразу. Лишь в апреле 1925 года в моём телефоне прозвенел нужный звонок…
– На Соловки? – удивился Глеб. – За какой надобностью?
– Да вот, понимаешь, выяснилось, что у меня неиспользованных отгулов поднакопилось, хочу их с пользой провести.
Глеб заглянул в мои невинно хлопающие ресницами незамутнённые глаза, не увидел там никакого двойного дна, исключительно по причине их бездонности, после чего пожал плечами.
