Солнце ещё не поднялось из-за горизонта, когда эскадрилья советских бомбардировщиков в дребезги разбомбила переправу через Эльбу, по которой осуществлялось снабжение плацдарма. Хитрые русские продолжали изумлять простодушных англичан своим коварством. Мало того, что они подошли к переправе не с севера, а с юго-востока, сделав изрядный крюк. На это задание они отправили полученные по ленд-лизу «бостоны».
Стоит ли удивляться, что охрана моста приняла эти бомбардировщики за свои машины и спокойно пропустила их к переправе. Когда маски были сброшены и бомбы уже падали на забитый до отказа людьми и техникой мост, было уже поздно. Сделав свое черное дело «бостоны» быстро ушли на север, под огнем проснувшихся зенитчиков.
Согласно утверждению командиров батарей им даже удалось сбить одно или два самолета противника, но это было слабым утешением. Связь с северным берегом была прервана всерьез и надолго, что самым трагическим образом сказалось, на положение дел на плацдарме.
Людей охватил страх, и когда русские только нажали, возникла паника. Солдат не смогло успокоить ни наличие у них противотанковых орудий и зенитных батарей, ни появление в воздухе родной авиации, ни заверения командиров, что саперы уже начали возведение переправы через Эльбу.
После налета русских бомбардировщиков мост через Эльбу рухнул, но по капризу судьбы, с одной стороны уцелела узкая боковая кромка. По ней невозможно было проехать на танке или машине, но можно было свободно пройти трем людям. Казалось бы, всего лишь малозначимая деталь, но именно она стала причиной стремительного разрушения дисциплины среди солдат.
Иногда наличие слабой надежды бывает во сто крат хуже, чем её полное отсутствие. Когда человек полностью предоставлен сам себе, когда мосты сожжены и только от тебя самого зависит собственное спасение. Для зажатых на плацдарме войск, наличие возможности отхода стало тем моральным искушением, которое быстро разрушило простые души английских солдат.
Вид покореженного моста породил в чей-то памяти, рассказ смененных на плацдарме немцев об одной русской притче. Сами господа тевтоны услышали её под стенами Сталинграда и в качестве обмена опытом противостояния советам поведали своим новым союзникам. Притча гласила об одном охотнике, который сумел схватить медведя, но потом никак не мог сдвинуться с места, из-за крепких объятий зверя.
Островитяне очень любят рассказы об охоте на зверей, а про охоту на медведей в особенности. Обычно воспоминания об охотничьих удачах бодрят душу и будоражат кровь, но только не в этот раз. «Сталинградская» притча оказала прямо противоположный эффект на умы зажатых на северном берегу Эльбы англичан. Услышав её, бравые Тэдди только мрачнели душой, хмурились и принимались искать всевозможные предлоги, чтобы как можно скорее перейти по хрупкой жердочке на противоположный берег. И чем сильнее грохотала подтянутая русскими к Виттенбергу артиллерия, тем больше возникало желающих сделать этот неблаговидный поступок.
Ещё больше усилил негативное настроение солдат империи налет на плацдарм эскадрильи русских пикирующих бомбардировщиков. И хотя их целью был вовсе не огрызок мост, а скопление людей и техники перед ним, а зенитчикам и в самом деле удалось сбить один из самолетов и повредить другой, страх среди англичан стал разрастаться с ужасающей прогрессией.
Весь плацдарм превратился в развороченный улей, который только и делал, что отчаянно гудел. Не взирая на чины и звания, все энергично обсуждали положение дел на плацдарме. И если офицеры сдержанно называли его сложным, то простые солдаты и сержанты говорили о «втором Дюнкерке».
Появление у русских дальнобойной артиллерии, которая принялась бить по саперам наводящий переправу, только увеличило градус накала среди британских военных. Не имея точных координат переправы и корректировщиков, советские артиллеристы били исключительно по площадям, но даже это вгоняло в отчаяние и уныние островитян. С каждым разрывом русского снаряда на том берегу, в сердцах и душах островитян усиливался страх попасть в плен к этим «страшным советам». И хотя обстрел продолжался около часа, этого вполне хватило, чтобы страх с хрустом и треском пожрал их мужество.
Последней каплей переполнившей чашу терпения, стал налет русских бомбардировщиков поздним вечером. Сброшенные с больших высот бомбы не нанесли больших повреждение для понтонной переправы уже достигшей средины Эльбы. Однако сам факт бомбежки подстегнул англичан к бегству, сломав последние препоны в их сердцах. Посчитав, что они сделали все, что могли сделать во благо родине и короне, «крысы пустыни» решили ретироваться. Бросив все тяжелое вооружение, ночью они стали переправляться на противоположный берег, благо русские этому никак не препятствовали. Когда расцвело, подавляющее большинство британских солдат уже было по ту сторону реки. На этой стороне остались только те, которым просто не повезло убежать от своей горькой судьбы.
Исход англичан за Эльбу только начинался, а в тихий и мирный город Стокгольм прибыл один очень важный человек. Западный мир хорошо знал его, по громким московским процессам 30-х годов, когда он умело, проводил чистку рядов советских руководителей самого высшего ранга от пресловутой «пятой колонны».
Это был Андрей Януарьевич Вышинский. Сразу после первого открытого процесса газеты свободного мира сразу окрестили его сталинским инквизитором, но у него имелись ещё и другие таланты. За годы войны Вышинский проявил себя весьма грамотным дипломатом на встречах с союзниками. Он не только твердо отстаивал интересы своей страны, но и неукоснительно следовал линии Сталина, что было редким явлением в дипломатическом корпусе доставшегося Молотову в наследство от Литвинова.
Именно такому человеку можно было поручить начать переговоры с британцами о прекращении боевых действий, без опасений, что он не сорвет их, из-за своего видения политической ситуации. Раньше, с этой целью Сталин отправлял Молотова, так как был совершенно уверен, что он сделает все так, как ему было сказано. Подчеркивая его полную несамостоятельность и покорность воле вождя, дипломаты за глаза называли Вячеслава Михайловича говорящим письмом Сталина. При этом полностью забывалась та польза, которую получила страна благодаря подобной деятельности советского наркома.
Сталин охотно бы отправил в Стокгольм своего старого соратника, но он мог подключиться к переговорам только на их конечной стадии. Появление министра иностранных дел в нейтральной стране сразу давало противоположной стороне серьезное преимущество, что было совершенно недопустимо. За годы своего правления Сталин хорошо усвоил подобные азы дипломатии и строго придерживался их.
