— Возьми. — говорю ему, снимая с себя нательный крест, тот самый, Иоаном Кронштадтским подаренный, протягиваю и продолжаю: — Положи у Гроба Господнего. Я приду за ним.
Старец взял крест, поцеловал его, после чего упал на колени, поклонившись мне в ноги. Толпа зевак, которые не могли слышать нашего разговора, стали на колени, все как один, склонились в поклоне. Я оглянулся. На колени стали даже охранники-казаки. Поворот головы — а старца уже нет, как будто и не было его вовсе.
До дому мы доехали молча. Вот и пойми, что это… Было бы какое-то фэнтези, так ударил бы гром небесный и глас Божий мне бы сказал: Я тебя услышал!!!!! Но какое тут наф… фэнтези? Но ведь назвал меня старец Сашей? Или это он себя имел в виду? Блин, как сложно делать анализ, когда не понимаешь, что надо проанализировать. Глюки у меня пошли на религиозной почве? Медитативные моления плюс влияние бывшего хозяина тела? Нет, нет, нет… Может быть, мы вообще ни о чем не говорили, и этот разговор — плод моего воображения? Переутомился, батенька, на рыбалку пора… А что? Идея. Плохая. Подледный лов не люблю. Никогда его не понимал. И все-таки, если это все мне привиделось, то куда нательный крестик подевался? Нет его на шее. Утром был, сейчас нет.
Так, воспользуемся бритвой Оккама. Встреча со старцем была. И свидетелей ее будет вагон и маленькая тележка. А вот разговор наш — это мое больное воображение. Потому что мысль о том, чтобы из Персии двинуть в Палестину у тебя сформировалась давным-давно. Но мы еще Туркестан не усмирили, а ты хочешь Иерусалим… И хочу, и буду. И стану! А вот с кем мне по этому поводу поговорить? Очень заманчивая идея может быть, если ее воплотить как следует.
* * *
Петергофская дорога. Михайловка
27 апреля 1880 года
С этими тремя господами я решил встретиться приватно неофициально, в частном порядке?. На три дня семьей уехал в Михайловку, что на Петергофской дороге. Там у Михаила Николаевича было имение и выстроен весьма и весьма приличный дворец. Домом это никто назвать бы не рискнул. Михайловка значилась местом дачным с самого начала строительства столицы. Здесь располагались имения знати, вот эти дубы были высажены самим Меньшиковым, как раз около своего домика-дачи, имеющего название «Фаворит». Тут жили сенатор Иван Алексеевич Мусин-Пушкин, первый президена Академии наук Блюментрост, усадьба «Убежище»
принадлежала
непобедимому Миниху, а «Гетманская мыза» — последнему гетману Украины и тайному мужу императрицы Елизаветы Кириллу Разумовскому. (А как же Скоропадский? Ехидно поинтересовался внутренний голос, говно онбыл, а не гетьман, последовал мой решительный ответ и внутренний голос заткнулся). Мой «батюшка», Николай Павлович, выкупил тут землю и началось возведение дворца и разбивка парка при нем. Окончательно строительство было закончено в 1864 году с освящением построенной церкви Святой Равноапостольной Княгини Ольги. К Михайловке можно было добраться с шоссе, через сельцо Коркули, которую в свое время перенесли ближе к основному тракту на Петергоф. А еще к поместью вела живописная приморская дорога, обсаженная множеством деревьев — дубов, лип и сосен. В мое время В ТОЙ реальности Михайловка уже стала частью Санкт-Петербурга, а часть строений дворцово-паркового комплекса пострадала и была разобрана. Конечно, была у меня идея именно тут сделать свою рабочую резиденцию. Но… Государь и его семья должны быть в столице и держать руку на пульсе событий. После пасхальных торжеств, пришедшихся на двадцатое апреля, связанных с этим мероприятий, от которых никак нельзя было отвертеться, я решил взять три дня отдыха. Впервые за все эти дни после взрыва в Зимнем дворце.
Весна в этом году наконец-то с пасхой вступила в свою силу. Температура стойко выскочила в положительную шкалу, начал подтаивать снег, дороги стали киснуть, так что добирались мы во дворец не по приморской дороге, а через Петергофское шоссе. Вот только от того, что хроноаборигены называют «шоссе» (по такому угребищу на шестисотом «мерине» не проедешь — накроется мерин сизым пламенем) до самой Михайловки дорога была весьма паршивенькой. Но кое-как добрались. Дети были все вместе. Николай, старший, получил отпуск по ранению, а с остальных проблем не было совершенно. Надо сказать, что душевное состояние Николая меня беспокоило все больше и больше. Старший любил Михайловку, особенно парк, который раскинулся на площади более ста гектар[1]. Тут раньше был регулярный парк, французского образца, который был позже преобразован в английский пейзажный, окончательно перепланированный архитектором Боссе. Который и дворец строил. В результате получился единый комплекс, в котором меня лично напрягало только внутреннее убранство комнат дворца, слишком помпезное, на мой модернистский вкус.
Сегодня был второй день отдыха. С утра семьей молились в церкви, построенной по проекту архитектора Давида Ивановича Гримма, прекрасного образца так называемого «русского стиля». Небольшая «домашняя» церковь была чудо как хороша. В ТОМ мире я не бывал в Михайловке и оценил прелесть архитектуры этого имения смог только сейчас. И мне понравилось! Что с ним сделали? Тут до Великой Отечественной войны была трудовая исправительная колония. Не надо объяснять, что это означает? Потом и птицефабрика, и санаторий, а потом учебное заведение… И каждый новый «хозяин» доламывал часть архитектурного ансамбля, пока кому-то не пришло в голову внести его в число охраняемых ЮНЕСКО памятников архитектурно-паркового искусства. Но церковь сохранилась! Какая красота! Простота и чистота линий. Дети с Ольгой ушли завтракать я же отговорился головной болью и необходимостью прогуляться. Через четверть часа я уже заходил в охотничий домик, удобно расположенный на отшибе парка в достаточно уединенном месте.
Они уже разместились в обеденном помещении, где был накрыт скромный стол. Мой порученец, тайно приведший этих господ сюда при моем появлении с поклоном удалился. Я же стоял и наблюдал за тремя господами, которые вскочили при моем появлении, склонившись в поклоне. Потом они приветствовали меня, я же прошел на свое место во главе стола, после чего,
