На выходе из Дворянского собрания я заметил явно только прибывшего и всё ещё разгорячённого скачкой Барятинского с каким-то седовласым генерал-лейтенатом. Украдкой спросив у шедшего рядом Скарятина, действительно ли вижу бывшего губернатора Курска, я получил утвердительный ответ. Оторвавшись от толпы сопровождавших я быстрым шагом подошёл к Дену.
– Искренне рад видеть вас Владимир Иванович. Право же не стоило так торопиться, могли бы подождать и в губернаторском доме, – сказал я и тут же понял, что в который раз за день со мной произошёл конфуз. Не следя за своим языком, я будто специально посыпал соль на рану достойному человеку. Всего неделю назад генерал-лейтенант Ден был губернатором, честно служа Отечеству и вдруг внезапная отставка. А я так нетактично ему об этом напомнил.
– Прошу прощения, – смущенно продолжил я, – не составите мне компанию?
– С огромной радостью Ваше Высочество, – прогрохотал басом Ден, склонив голову в некоторой растерянности.
Глава 2.
День первый. Продолжение.
Увлеченный намечающимся разговором с генералом, я едва не забыл попрощаться со Скарятиным, однако мой наставник не дал мне совершить сию вопиющую бестактность и ненавязчиво напомнил мне о предводителе курского дворянства. Наконец, раскланявшись со всеми, мы расселись по экипажам и тронулись с места.
Во время поездки к губернаторскому дому нормального разговора с генерал-лейтенантом не получилось. Да и не могло получиться в присутствии, всю дорогу насуплено молчавшего и украдкой посматривавшего на нас, Извольского. Наследник оказался мастером читать людские лица. Я ясно видел, тщательно скрываемую, но, тем не менее, вполне очевидную, нарастающую неприязнь к себе со стороны Извольского. К ней примешивалось не менее сильное удивление Строганова. Очевидно, от наследника престола ему таких фортелей раньше ожидать не приходилось. Покопавшись в памяти, я установил – точно, не приходилось. Не любил Николай Александрович неловкие ситуации создавать. С молчаливым любопытством поглядывал на меня Барятинский, о чём-то своём думали Шестов и Рихтер, совершенно растерян, но одновременно рад был Ден. Видимо мой неожиданный интерес оставался для него непонятен.
За этими мыслями я не заметил, как мы подъехали к губернаторской резиденции. Обед к нашему приезду уже был предупредительно подготовлен, и, выйдя из экипажа и совершив необходимый туалет, мы были препровождены в обеденный зал. Помещение было большим и буквально залитым светом, льющимся сквозь десяток высоких окон. Солнечные зайчики, во множестве создаваемые тяжёлой хрустальной люстрой, играли на полу. Стол тоже был соответствующий: огромный, массивный, из морёного дуба, с изогнутыми ножками, украшенными позолотой, он был накрыт белоснежно-белой скатертью, заставленной различными блюдами. Вокруг него выстроились молчаливые слуги в ливреях. Рассевшись согласно распорядку и совершив короткую молитву, мы приступили к трапезе.
Несмотря на демонстрируемый всеми присутствующими аппетит, искусство шеф-повара и вышколенность слуг, обед начался несколько натянуто. Светская беседа была омрачена упорным молчанием как нового, так и старого губернаторов, даже моей свите поначалу не всегда удавалось маскировать возникающие в разговоре неловкости. Но вскоре угловатость беседы была вынуждена капитулировать перед новой тактикой моего флигель-адъютанта Рихтера. Анекдоты, забавные истории и случаи из жизни, требовавшие лишь молчаливого слушателя, как нельзя кстати посыпались от моих воспитателей и учителей. Тот же Строганов, например, мог часами повествовать про увлекательные случаи виденные им за его долгую, неординарную и уж точно нескучную жизнь. Про себя он из скромности говорил чрезвычайно редко, хотя если начинал, оторваться от его истории было решительно невозможно. Граф был отличным рассказчиком, а выбираемые им случаи его жизни были почти невероятны и до невозможного смешны.
Во время обеда я тоже в основном молчал – все мои мысли занимала открытая мне дневником непрезентабельная картина подковерных игр и интриг Курской губернии. Ситуация, в кратком изложении, выглядела следующим образом: генерал-лейтенант Ден был на редкость честным, прямым и бескорыстным человеком всецело преданным своему императору. Казалось бы, все просто замечательно, но был у генерала и свой недостаток – вспыльчивый и буйный характер, под влиянием которого он нередко совершал свои выходки на грани фола. Воспользовавшись этим, его многочисленные недоброжелатели, а это почти все чиновники Курской губернии, смогли подтолкнуть принятие решения о замещении генерал-лейтенанта на слабохарактерного статского советника Извольского. Не последнюю роль тут сыграл и сам Извольский. Впрочем, его желание занять эту должность объяснить не сложно, так же как и желание курских чиновников занимать свои теплые места и без опаски брать взятки. Однако вникать в чьи-то пожелания и удобства по части казнокрадства и взяточничества совершенно не входило в мои планы. Ситуация меня никак не устраивала и вот сейчас я напряженно обдумывал, что мне предпринять и… кажется только что пропустил мимо ушей какую-то забавную шутку моего воспитателя.
– Ваше Высочество, а не порадуете ли вы нас своим анекдотом, способствующим пищеварению и общему поднятию настроения? – начал втягивать меня в разговор граф. В голове у меня мелькнуло несколько историй и анекдотов, однако все они не соответствовали духу эпохи и собравшемуся вокруг меня обществу, но один анекдот, верно принадлежавший памяти Николая, мне понравился.
– Конечно, с удовольствием. Прошу простить мне мою рассеянность, я целиком ушел в свои впечатления от города. Позвольте же мне рассказать вам презабавнейший анекдот, услышанный мной однажды от отца, – выждав заинтересованного выражения на лицах всех присутствующих и поняв, что уже обеспечил успех анекдоту своими последними словами, приступил к рассказу. – Как-то раз, Его Императорское Величество император Николай Первый, бывший в Ростове, посетил, конечно, и Нахичевань. Там все армяне, дожидавшиеся государя огромной толпой, лишь только завидели приближающиеся экипажи царского экипажа и, дождавшись их прибытия, закричали благим матом: «Караул! Караул!»… Государь, понявши сейчас, в чем дело, спросил однако же генерал-губернатора Воронцова, ехавшего с ним в одной коляске, что обозначает этот крик. Генерал-губернатор сконфуженно отвечал, что они, вероятно, хотели кричать «ура!», да вместо этого кричат «караул!»… Государь много смеялся этому проявлению радости и заметил: «Их следовало бы поучить!». Воронцов, в свою очередь, передал это замечание государя губернатору, а губернатор, конечно, – исправнику. Исправник это замечание намотал на ус и по выезде государя и всего начальства из уезда явился в Нахичевань с возами розог и начал по-своему учить армянских обывателей, и на кого был за что-нибудь зол, то тем всыпал гораздо большее количество розог. Это оригинальное учение покончилось в один день, и армяне вовсе не были в претензии на него. «Ежели надобно учить, так и учи», – говорили они. Но они были в страшной претензии за то, зачем учение было неровное: одному дано более ударов, другому менее. И только по поводу этого обстоятельства они, говорят, возбудили жалобу на исправника.[1]
