– С удовольствием!
Маргарита встала и вышла из-за стола. Задыхаясь от гнева, я смотрел, как они идут в центр зала, он кладет ей руку на талию… Оглянулся. Евдокия все еще стояла у кухни.
– Можно тебя?
Она робко кивнула и положила мне руку на плечо. После первых же па я почувствовал, что она не только легко ходит. И, уже не осторожничая, решительно повел ее.
– Где училась?
– В "эрдэка", – ответила она, поняв. И поправилась: – В районном доме культуры. У нас там танцевальный кружок.
– И он тоже? – кивнул я в сторону крепыша, который двигался слишком уверенно для сельского увальня.
– Виталик? – улыбнулась она. – Он у нас первый танцор. Он даже лезгинку может.
– А пляску святого Витта?
Она нахмурилась.
– Ты к нему не приставай. Он в спецназе служил. У него даже краповый берет есть.
– Да ну?
– Аким, не надо! – жалобно попросила она.
– Откуда ты знаешь, как меня зовут?
– Знаю, – уже знакомым мне тоном ответила она.
– Ты, посмотрю, вообще знаешь очень много. Тогда скажи: отчего умерли Ульяна и Онисим? Никаких эпидемий в то время не было – проверено, а тут двое молодых, здоровых… Откуда ты вообще знаешь их историю?
Она опустила взгляд.
– Не скажу.
– Почему?
– Потому что ты сейчас злой.
– Я очень добрый.
– Ты злой. Пусти! – она уперлась ладонями мне в грудь. – Мне надо работать!
Она убежала, а я остался стоять у стены, наблюдая за танцующей парой. Наконец, музыка кончилась, Маргарита что-то сказала крепышу, они оба засмеялись. Я сглотнул. Маргарита взглянула на часы, оглянулась и пошла к дверям. Крепыш двинулся в другую сторону. Я остановил его на полпути.
– Говорят, вы не только хорошо танцуете?
Он недоуменно смотрел на меня.
– Когда вас учили танцевать, объясняли, что женщину, которая пришла в ресторан с мужчиной, можно пригласить только с разрешения ее спутника?
– Так она не возражала! – удивился он.
– Зато я возражаю.
Он пожал плечами. Лучше бы он дал мне оплеуху.
– Слушай, танцор лезгинки!..
– Пойдем!
Он повернулся и пошел к выходу. Я двинулся следом. В скверике за гостиницей тускло горели два фонаря. Скудно, но хватит. Он снял пиджак, галстук, аккуратно сложил их на лавочку. Я был в джемпере и ничего снимать не стал. Он принял боксерскую стойку и я тоже. Правильно. Не шантрапа, чтобы ногами махать.
У крапового берета оказались пудовые кулаки – он хватил меня в бок так, что ребра затрещали. Но больше ему это не удалось. Руки у меня были длиннее. И свой положенный по закону год армейской службы я прошел в десантно-штурмовой бригаде… Он упал и вскочил, как ванька-встанька, упал и снова вскочил. После третьего пропущенного удара уже не поднялся. С трудом сел и сплюнул.
– Черт длиннорукий…
Странно, но в голосе его не было злобы.
– Отдыхай!
Я повернулся и пошел к гостинице. Вечер со всеми выпестованными в мечтах планами провалился к чертовой матери, болел ушибленный бок и разбитые о каменное лицо крапового берета костяшки пальцев, но мне было все равно. Совсем…
* * *
– Эй, гусар!
Я остановился. Из тени дерева вышла Маргарита.
– Ты?..
– Следом побежала. Евдокия сказала, что тебя повели бить, вот я… Она так и заявила: "Сейчас Виталик ему все кости переломает". Кажется, она не слишком огорчилась.
– А ты?
– Как видишь, – она повернула меня к свету и внимательно оглядела. – Кости целы, кожа тоже. Зря я. Квалификацию потеряла – уже и не помню, когда из-за меня дрались. А где Виталий?
– Там, – кивнул я в глубину темного сквера. – Отдыхает.
Лицо ее вытянулось, и я добавил:
– Цел он. Пара синяков. Посидит еще пару минут и придет.
– Гусар! – покрутила она головой. – Ноздрин-Галицкий… И потанцевать, и подраться, и чемоданчик даме поднести… Осталось только спасти женщину от верной смерти. Пойдем, погуляем! – она взяла меня под руку. – Вечер чудесный, а одна я боюсь.
Я ошеломленно пошел рядом – эти перепады ее настроения сбивали с толку. Возле ресторана остановился.
– Мне надо расплатиться.
– Уже!
Мне будто снова оплеуху дали.
– Ладно, ладно! – погладила она меня по руке. – Я не знала. Вернулась в зал, а тебя нет. Подумала: сбежал от обиды. Дуня твоя сначала деньги взяла, а потом все сказала. Вредная девка! И как ты на такую глаз положил?..
– Да я на нее!.. – я еле сдержался. – Малолетка! Ей шестнадцати нет.
– Девятнадцать. Студентка второго курса педагогического университета, будущий преподаватель истории. Твоя будущая коллега. Я у Виталия, пока танцевали, все выспросила. Дуня, кстати, в ресторане не работает, подменяет подругу – невесту Виталика. Та попросила. А сам Виталик приходится Дуне двоюродным братом, сегодня день рождения его невесты. Извинился, что пригласил, сказал, что ему очень понравилось, как мы с тобой танцевали, а невеста так стесняется. Вот он и решил ей показать, как надо. Показал, словом…
Я был рад, что она не видит сейчас моего лица.
– Я ведь журналистка, привыкла информацию собирать. И о тебе справки навела. За этим и выходила – попросили перезвонить вечером. Подтвердили: именно тот, за кого себя выдает… Хотя можно было и не звонить. После того, как ты отметелил следователя прокуратуры…
– Господи!..
Я остановился.
– Тихо, тихо! Сам пойми: приезжаю сюда с секретным заданием, а на крылечке гостиницы уже ждет – молодой, красивый, нагловатый. Чемоданчик поднес, в ресторан пригласил, потом в какие-то развалины стал тащить… Выяснилось: настоящий гусар, защитник. Я рада. Идем!
Она повела меня, как быка на веревочке, и мы быстро прошли по главной улице Горки и спустились к реке. Поднялись на старинный горбатый мост. Городская черта здесь кончалась, фонари остались за спиной. Но в небе, среди разбежавшихся облаков, висела огромная луна (со дня на день намечалось полнолуние), и все вокруг было полно ее мягким зыбким светом. Над поймой реки сгущался туман, скапливаясь в низинах белесыми пятнами и редея на возвышенностях; туман плыл над тихо несшей свои воды рекой, робко цепляясь за ее поросшие кустами берега. Вокруг было ни звука, ни шороха. Странное щемящее чувство овладело мной. Я словно парил над уснувшей долиной, беззвучно и плавно, с высоты озирая эту застывшую красоту. На сердце было легко и радостно и хотелось только одного: наслаждаться созерцанием открывавшегося взору вида, не думая ни о чем.
– Боже!
Я обернулся. Маргарита стояла в двух шагах, глаза у нее в лунном сете стали просто огромными.
– Мне говорили, что здесь красиво, но я никогда не думала, что настолько. Тишина, покой, и не хочется думать…
Она посмотрела в сторону, откуда мы пришли. Я невольно сделал тоже, и сразу понял, почему городок назвали Горкой. Высокий крутой берег мрачно нависал над уснувшей рекой, занимая полнеба. Кое-где на береговой кромке светились огоньки частных домиков, но, подавляя их, ломаными линиями врезались в серое небо высоченные каменные громады. Одна – совершенно темная, с размытым временем контуром полуосыпавшихся стен. Другая – с четкими линиями крыш, и желтыми прямоугольниками редких окон на стенах. Несмотря на то, что в окнах горел свет, каменный прямоугольник выглядел зловеще.
